Из ледяного грота у правого берега глухо вырывался поток воды. Взобраться между ледником и южным берегом долины было невозможно. Ущелье оказалось слишком узким. На крутом склоне клубилась пыль и раздавался грохот. Местами из-под гальки показывался лед. Черное зеркало это отражало утренний свет. И Звездочет полез на осыпь.
Он поднимался вверх по склону, усыпанному валунами. Осколки льда и галька летели вниз из-под его башмаков. Вторым пошел я…
Я не оглядывался. Я вообще не вертел головой, чтоб не ужаснуться и не полететь вниз. Мы шли на связке, и я с трудом представлял, как Старков со Звездочетом удержатся, если я упаду. И не хотел думать, что кто-то из них не совладает с этим подъемом.
Потом все кончилось. Мы пришли в лощину.
Озерцо, игрушечное какое-то, лежало у наших ног.
Мы были в каменном лабиринте. Скрылась из глаз долина, и вершины оказались не видны.
— Эти конусы называются морены. Ледниковое происхождение, брат, — сказал Старков.
— Больно они велики.
— Так было задумано, парень. Ну, отдыхай.
Потом началась настоящая работа.
Впереди было такое сочетание камней и льда, что даже Звездочет приходил в смятение. Он виду не подавал, но несомненно был в бешенстве. Он не любил тупую и спокойную стихию. Он уважал разум.
Мы работали ледорубами, сбрасывали и крошили лед и камни, пробивая себе подобие дороги, выписывали зигзаги и петли, но все же продвигались к северному берегу ледника. Теперь, при подъеме на конус, уже различался рыжий каменистый склон долины.
Еще километров пять подъемов и спусков, и мы оказались в пограничной полосе, между ледником и долиной.
Разбитые в щебень и отшлифованные камни лежали вдоль нашего пути насыпью. Слышалось журчание невидимых ручьев, плеск водопада, необъяснимый гул и ворчание.
Потом Звездочет привел нас к поляне, покрытой зеленой и сочной травой.
Я просто лежал на спине. Я не мог ничего делать.
Потом он забрал свое снаряжение и исчез. Будто его и не было.
— Достопримечательностей покамест больше не будет, — сказал Старков, и мы тронулись в путь.
Местность кругом была унылая до остервенения, ни дерева, ни кустика. Солнце безумное пекло, и не было ни облачка, чтобы передохнуть немного. Старков шел быстро, я потел немилосердно. Скоро пыль толстенным слоем легла на наши лица. Часа через три я стал задумываться о привале, но Старков, предвидя это, только ускорился.
— Шире шаг, счастливый любовник.
— Я извиняюсь, но это, скорей всего, ты.
— Там, в конце пути, то, что было истиной, станет мороком, а то, что морочило и вызывало ревность и непонимание, обернется истиной. Шагай, пацан.
В этот день мы прошли километров двадцать с двумя короткими привалами. Пить он не дал мне до второй остановки, и только ближе к вечеру кружка воды досталась из фляги. И, как ни странно, я ее не осилил.
— Выпьешь на тропе — весь день будешь сосать, а перетерпел — человеком останешься.
Часам к шести остановились на берегу речки. Я снял с плеч рюкзак, не снял — сбросил, и сел на траву. Скосил глаза на своего проводника и лидера. Тот, не передохнув вовсе, повесил на грудь автомат и отправился на осмотр окрестностей. То есть как сквозь землю провалился. Потом опять, как из-под камней этих, возник и молвил:
— Повыше поднимемся. Там укромнее.
Он выбрал площадку, совершенно плоскую, к которой можно было попасть, только ступив по колено в воду и пройдя так с десяток метров. Значит, не первый раз здесь бывал Славка.
Сверху нависала скала, углубление от многолетнего костровища, с растопкой готовой. В глубине схрона — вязанка дров.
— А не боишься, что хозяин очага пожалует?
— Он далеко. А другим чего здесь шататься?
Он спустился к реке, набрал воды, развел костерок. Когда вода закипела, высыпал кукурузную муку. Запахло сытостью.
— Вот главная пища вайнаха. Впрочем, мы ее немного испакостим. Он — вскрыл банку свиной тушенки и вывалил ее в желтое варево, попробовал, соли добавлять не стал.
Ели прямо из котелка. Немного помедлив, Старков обратился ко мне:
— Ну а спирт?
— Какой?
— Обыкновенный. Из фляги.
— А где она?
— В твоем мешке. Я сам ее туда положил.
— Я думал, там вода.
— Доставай, однако.
— Сколько тебе?
— Налей на два пальца.
Потом я прогулялся к речке, вымыл котелок и вернулся с водой.
Чай мы пили долго и часов в двенадцать легли на войлок, завернулись каждый в свое одеяло, прижавшись спинами друг к другу, и я мгновенно уснул.