Но все это — от литовских пляжей до Шикотана и Итурупа, все эти города и веси, в коих временщики и продажные президенты, — моя страна. Мы еще вернемся сюда. Отбомбившись по своим бывшим городам, с тем чтобы они стали своими опять. Теперь все они знают, что не надо мешать нам возвращаться. Мы слишком хорошо умеем разрушать. А строить — тем более.
Мы улетали, женщина положила голову мне на плечо, и бог ее знает, о чем она думала сейчас. А потом мы приняли от стюардессы минеральную воду и выпили этого приворотного зелья…
Я спал долго, сон был каким-то несвежим, дурным. Очнувшись, я взглянул на часы и не обнаружил их. Не было и моей спутницы слева. Не было спутников, что сидели при взлете рядом. Самолет все летел, и облака не давали возможности видеть пейзаж внизу. И только через какое-то время я понял, что нахожусь в салоне один, если не считать минимально необходимого количества сопровождающих меня лиц неопределенной национальности и профессиональной принадлежности.
— Воды бы попить, или нет, чаю, горячего, густого…
Молчание.
Я попробовал встать, но мне не позволили…
И только возникший наконец Кавказский хребет внизу, под крыльями чудесной надежной птицы, в которой невесть каким путем произошли роковые перемены, обозначил ситуацию, прояснил, определил и не оставил места иллюзиям.
— Так вы говорите, Старков погиб вот в этом ауле и вот здесь вы его похоронили…
— Да, в этом и вот здесь.
— А если мы вернемся на место происшествия, проведем следственный эксперимент, вы все покажете…
— Нет, не все.
— А что не все?
— Могилу не покажу.
— Почему?
— Я не знаю, кто вы…
— Мы друзья…
— Возможно.
— Скажите, вот здесь, в этом квадрате, сел подбитый вертолет. Кто был на борту кроме вас?
— Никого.
— А Старков?
— Был.
— А кто еще?
— Никого. Только экипаж.
— А мужчина в маске?
— Не было никого…
— Вы уверены?
— Да…
— Никогда ни в чем нельзя быть уверенным. Ну что ж. Придется вам вспомнить, посидеть, подумать…
На этот раз стока в яме не было. Была параша. Вместо нар — просто войлочная подстилка. И такие тяжелые кандалы…
Неделю спустя…
— Вы так долго шли, столько времени провели вместе. Он что-то рассказывал?
— Нет.
— Что нет?
— Он все время молчал. Точнее, балагурил. А это одно и то же.
— Но о чем-то вы все-таки говорили?
— О погоде.
— Хорошо. Попробуем с другой стороны. Вокруг война…
— Вокруг не было войны. Мы из нее вышли.
— Ни одного вооруженного человека. Через всю Чечню и ни одного ружья?
— Почему же? Ружья были. И они стреляли иногда.
— То есть прощания с оружием не вышло.
— Я до этого автомат только на военных сборах в руках держал. Когда давал присягу.
— И не побоялся поехать в Грозный.
— Там женщина меня ждала. Вернее, не ждала. Теперь ждет.
— Женщина Старкова.
— Прежде это была моя женщина.
— А прежде еще чья-то.
— Вы не отличаетесь вежливостью.
— А вы не очень разговорчивы.
— Я же журналист. Меня от словоблудия тошнит давно.
— Дальше-то жить как думаете?
— Этого я вам не скажу.
— Вы все про бои рассказали, и как он погиб, и где похоронили его. На карте отметили. Давайте вернемся к сцене с вертолетом.
— Какая сцена? Я вам не роман пересказываю.
— Ладно, ладно. Вы, перед тем как вас сбили, летели в вертолете?
— Да.
— Кто был еще с вами?
— Экипаж.
— И все?
— И некто в маске.
— То есть?
— Ну, в такой, которая на налоговиках или спецах. С прорезями для глаз.
— И что?
— Этот человек погиб.
— Вы это сами видели?
— Мне Старков сказал.
— А сами не видели?
— Я хотел на борт подняться за рюкзаком, а он мне не дал, сам сбегал.
— И потом?
— Я уже говорил. Мы отошли от вертолета на три часа.
— То есть?
— Ну, километров на девять, восемь. И услышали бой, потом взрыв.
— И что?
— И все.
— А теперь слушайте. Тот, в маске, был крайне нужный нам человек. Одновременно он считался человеком ЦРУ. Там его информацию считали достоверной. Нужно, чтобы мы нашли его быстрее американцев.
— Мне жаль.
— Это вообще была уникальная операция. Только вот какое дело. По оперативной информации тела его в вертолете не было. Он пропал.
— И что?
— Пропал без вести. Его нигде не нашли. На связь не выходил.