— Какой фрагмент плоти? — пробормотала она.
— Безымянный палец левой руки, — отчеканила доктор Моррис.
И тут Аля увидела этот палец. Он лежал на брезенте у спасателей, похожий на яблочный огрызок, а люди шарахались, как будто он был живым и мог на них броситься. Сама она чуть не ткнулась носом в этот ужас и потеряла сознание от испуга и от жары. И вот теперь она здесь, в австралийском госпитале, а палец, или, по-научному, фрагмент плоти, — это все, что осталось от ее мужа, бизнесмена Алексея Антонова, рыжего бабника, выпивохи и прикольщика, тещиного любимца. Все остальное сожрала акула.
Аля снова забыла, как этот зверь называется по-английски. Ей казалось, что, если она вспомнит скользкое, похожее на обглоданный хрящ слово, ее тут же вырвет. Доктор подала ей воды, но Аля не могла разжать губ.
Что она говорила, эта Ребекка? Что из спасенного огрызка можно вырастить нового Алешку?
— Послушайте меня, миссис Антонов. На такую операцию нам нужно ваше письменное согласие, причем данное в здравом уме и твердой памяти. Именно поэтому я не приглашаю сюда психолога, хотя вы в нем явно нуждаетесь. Но я не хочу потом сражаться с адвокатами, которые будут доказывать, что согласие вы дали в состоянии нервного стресса. Я говорю с вами один на один и совершенно откровенно. У нас нет гарантий, что эксперимент будет успешным — мы проводим его впервые. Но шанс есть. Он уменьшается по мере того, как уходит время. Вы хотите вернуть своего мужа? Тогда надо поторопиться с решением.
Аля невольно поднесла руки к лицу и посмотрела на свои растопыренные пальцы. Вот из этого появится новый человек? Мальчик-с-пальчик? Вернее, мальчик из пальчика? Такое она не могла бы выдумать даже при очень большом вдохновении.
Аля привыкла не спорить с врачами, хотя не верила никому из них, даже докторам в Ницце, которые спасали трехлетнюю Юльку от ложного крупа. У этой Моррис в строгих глазах учительницы горел фанатичный огонь. Она просто крэйзи, и ей, а не Але нужен психолог. Или психиатр. Черт с ней, Аля даст любое согласие, ведь иначе они не оставят ее в покое, еще, чего доброго, не выпустят из этой богадельни.
В самом деле, на что миссис Антонов сдался безымянный палец мужа? Чтобы похоронить его на родной земле под причитания подруг и родственников? Или забальзамировать и хранить в шкатулке? Ах, Рыжий, какую потрясающую тему для застольных историй ты подарил жене на Новый год. Теперь она до скончания века может рассказывать, что ее ненаглядного проглотила сволочная рыба по имени «шарк». Вот только никто ей не поверит, все будут ахать и делать квадратные глаза, а потом втихомолку обсуждать, почему Антонов все-таки бросил свою драгоценную Алю, да еще так внезапно, посреди отдыха…
— Есть еще один неприятный момент, мэм, — сказала докторша. — Я понимаю, насколько это тяжело, но вы должны опознать, чтобы не было недоразумений.
Опознать палец?
— Дело в том, что в это же время на пляже пропал еще один человек. Об этом мы узнали от… от компетентных органов. Он… ну, для вас это неважно. Короче, этот человек мог пропасть и сам, по собственной инициативе. Но сотрудники безопасности требуют от нас, чтобы ошибка была исключена.
Того не легче! Какие-то сотрудники безопасности требуют, чтобы она опознала палец Антонова. Не живой, теплый и игривый, с холеным розовым ногтем, а холодный, белый, стерилизованный, в пробирке, пахнущей спиртом. Разве мертвые пальцы не все на одно лицо?
Она узнала его — по желтым волоскам, по овальному ногтю, отшлифованному перед отъездом маникюршей Танечкой. Аля изо всех сил старалась не ревновать к ней, но ничего не получалось. Танечка приходила к ним домой, усаживалась с Лешкой в кабинете, теребила его руки своими тонкими пальчиками и о чем-то щебетала без остановки, хлопая ресничками. Антонов тоже тихо нашептывал что-то игривое.
А потом она переходила к ногам и клала его ступни себе на колени, даже не на колени, а глубже, куда-то совсем между ног. Елки-палки, да зачем мужику педикюр! Аля шастала туда-сюда по коридору и пыталась уловить, о чем они там воркуют. И тогда Леша кричал: «Шур, закрой дверь, у меня ноги мокрые, дует!» Что ему, сукиному сыну, дует, если зима и все окна законопачены!
Вот по свежему маникюру она его и узнала. Это был тот самый палец, на котором в первые месяцы супружеской жизни Лешка носил обручальное кольцо. Он до сих пор оставался чуть тоньше у корня, наверное, потому и выскользнул из зубов акулы.
Аля поспешно кивнула и отошла от столика, на котором ей демонстрировали скудные останки мужа. Ситуация была до того абсурдна, что ей все время хотелось смеяться идиотским смехом. Но вместо этого пришлось подписывать нескончаемый договор на нескольких листах — каждую страницу отдельно и где-то еще на полях. «Настоящим подтверждаю, что предъявленный мне фрагмент плоти, в скобках — палец безымянный, действительно принадлежит…» Да никому он уже не принадлежит, ребята, можете ставить над ним свои безумные эксперименты. В чем и расписываюсь.