— Само собой, — лицо Джин перекосило, как будто она съела что-то не только мерзкое на вкус, но и совершенно неприемлемое по этическим соображениям. — Тезисно: если мы не впадаем в паранойю, то он точно не при делах, из хоть насколько-то полезного смог выдавить только то, что Тоуро жил где-то на Бирже.
— А мы впадаем в паранойю?
— Не вижу особых причин, — Ферон пожала плечами. — В этом городе поймать шальное заклинание проще, чем простуду. Так что наше происшествие шокирующее, конечно, но Конклав всё равно паникует на ровном месте, как по мне. В конце концов, они сами последние полвека закрывали глаза на чёрный рынок оружия, так что меня больше удивляет то, что рванул этот чан с компостом только сейчас.
— Накипело, да? — я постарался звучать как можно сочувственнее.
— Да нет, в общем-то, — Джин чуть улыбнулось. — Просто вымоталась. Первичный отчёт, срочный Конклав на носу — третий за полгода! — а это ещё один отчёт, потом, ты не поверишь, отчёт для магистрата… Только вчера до самого расследования добрались. По моему скромному мнению, бюрократия когда-нибудь погубит этот город.
— Понимаю, коллега Ферон. Прекрасно понимаю. Есть вещи, инвариантные для любого места и любого времени, где есть более одного человека.
— Один человек — не человек. Для нормального функционирования налоговой системы нужно минимум двое.
С полминуты мы молчали, размышляя каждый о своём.
— Так с чего начнём? — Джин заговорила первой.
— На Бирже линейная полиция есть?
— Формально — да, но…
— Кого можно спросить про местный расклад, не связываясь с бандитами и прочими интересными личностями?
— Формально городовой на Бирже — Кахваджи, но… — в округлившихся глазах Ферон плескался чистейший, стоградусный когнитивный диссонанс.
— Формально или не формально, а мы идём к Кахваджи, — отрезал я.
Глава 8. Пятна крови говорят мне вслед
Перспектива: Кахваджи Кхандо, человек в гармонии с окружением
Я так понимаю, мир устроен вот как: то про меня все забывают на несколько месяцев, а то всем всё и сразу подавай. Сначала Степной Волк — ему вынь да положь какого-то непонятного проповедника. И ладно бы хоть проповедник вообще существовал, так нет, Острый с ребятами с бодуна пошли на опохмел стрелять и встретили что-то среднее между тушканом и майцом. По-моему, история тут простая как водка с Батрачки: сначала ты ловишь белку, а потом белка — тебя, но Волк так не думает. Как будто он вообще думать умеет, подпивасник шерстяной.
И теперь вот опять: недели не прошло, заваливается новый городской комиссар в обнимку с Фероновской, гхм, гетерой и спрашивает: а где это у вас тут, гражданин городовой, дикие бомбисты водятся, а то руки чешутся пристрелить кого-нибудь. Благородные, мать их неудобью сказывай. И когда только нового комиссара назначили вообще?
Перспектива: агент Ликвидатор, локальный идентификатор «Pa-233»
Улица встретила нас стеной из совершенно ледяной мороси. Джин в один приём собрала эфирный зонт, спугнув жирного ворона, меланхолично созерцавшего арку входа.
— Серьёзный птиц, — задумчиво прищурившись, заметила Ферон.
— Идём, — одёрнул я её. — Этот треклятый дождь, кажется, пытается растворить мою кожу.
Шли молча. Почти все обитатели Биржи забились по своим норам: за весь путь от площади до улицы Гравёров я увидел только одно совершенно голое и весьма косматое нечто, сосредоточенно обмазывающееся содержимым кучи помоев. Уже перед самой сторожкой городового Джин поймала меня за руку:
— Насчёт Кахваджи…
— Я весь внимание, — я решил не прятать саркастичного тона.
— Гениальные мысли вообще-то постоянно преследуют его. Но Гаев одеколон пока что позволяет Кахваджи оставаться быстрее.
— Ага…
Да, такое положение вещей вполне объясняло желание Ферон пойти к кому угодно, кроме городового. Но я привык ставить интересы службы выше личных симпатий. Короткий стук, скрип двери и укол сожаления о том, что не послушал доброго совета старшей коллеги. Казалось, что стены изнутри специально поливали вёдрами одеколона. Нотки отвергнутого пищеварительной системой обеда и задубевших от пота портянок завершали композицию боевого отравляющего вещества. А я, помнится, ещё думал, что на Бирже воздух не вполне свеж…
— Я справлюсь. Можешь подождать снаружи, — предложил я Джин, чтобы хотя бы один следователь в паре сохранял трезвость ума.
Она слегка улыбнулась, покачала головой и сплела воздушный фильтр. Я поднял собственную защиту лёгких, и мы шагнули в сумрак.
— Гражданин Кандо? — позвал я, осознав, что никаких признаков разумной жизни в сторожке не наблюдается.
Из горы лежащего у стены тряпья самого подозрительного вида показалась голова. Голова обвела комнату блуждающим взглядом и спряталась назад. Я уже набрал воздуха, чтобы корректно, но твёрдо выразить неудовольствие неуставным видом контрагента, но Ферон меня опередила:
— Эй, алкашня, подъём! — рявкнула она, отвесив куче пинок с разбега.
Голова снова поднялась над уровнем ткани, промычала нечто нечленораздельное и попыталсь нырнуть назад. Именно в этот момент я понял: примат эффективности над гуманизмом — семейный принцип Феронов. Джин просто и незатейливо ухватила Кахваджи Кандо за ухо и, периодически срываясь на змеиное шипение, выдала чрезвычайно мотивирующую речь:
— Слушай сюда, кривоухая ты гряземорда! Либо ты сейчас же встаёшь и отвечаешь на вопросы гражданина комиссара, либо…
Далее городового одним рывком взяли на болевой. И на ещё один. И снова…
— Джин, — голос лишённого убежища Кахваджи сорвался на писк, — отпусти, больно же…
— Ты. Меня. Понял?
— Понял, понял, только не оторви!
Ферон фыркнула и разжала пальцы. Кандо кулём осел на пол, убаюкивая растянутое ухо обеими ладонями.
— Какая же ты всё-таки бессердечная непечатница, — прохныкал Кахваджи. — Видишь же: вокруг меня весь мир — жижа, а внутри совсем сухо. Как жить прикажете, когда такое творится с белым светом?
— Алкаш обыкновенный, — Джин решила провести для меня развёрнутое представление городового. — Ни чести, ни уважения, ни даже простого пива!
— Пусть пиво всякие Волки позорные хлещут! — едва ли Кандо мог выбрать менее удачный момент для защиты своего доброго имени. — А мы стоим на страже города! Да! Мы бойцы незримой войны!
— Войны с мировым заговором парфюмеров разве что, — устало проворчала Ферон. — Слушай, Тит Кузьмич, спрашивай быстрее, чего хотел, и пойдём уже отсюда подальше.
Честно говоря, я чувствовал себя при этой почти семейной сцене несколько лишним. Интуиция подсказывала, что пикировки вроде этой не раз случались в прошлом и, скорее всего, многократно повторятся в будущем. Фокусировка внимания на интересах службы потребовала заметного ментального усилия.
— Гражданин городовой, — голосом несколько более твёрдым, чем требовали соображения заботы о коллеге в тяжёлом состоянии, начал я, — Силы Превентивной Городской Самообороны просят вашего содействия в расследовании террористического акта, имевшего место неделю назад.
— Чё? — реакция Кахваджи явно показала, что я сильно переоценил концентрацию крови в его внутривенном спирте.
— Тоуро Соплю помнишь?
— Каво?
— То-у-ро, — по слогам отчеканил я, присев на корточки перед собеседником.
— Соплю-то?
— Его самого.
— Помню, конечно. А чего с ним? Опять на уважаемых людей кляузы строчит, подстилка имперская?
Я переглянулся с Джин. Она пожала плечами. Я продолжил по биту выуживать из тела городового информацию:
— Мы ищем его. Ты знаешь, где он живёт?
— Тоуро?
— Да, Сопля.
Лоб Кандо сморщился от интенсивной мыслительной деятельности, как пересушенная изюмина. Спустя полминуты Ферон демонстративно подпёрла стену и начала насвистывать какой-то незнакомый мне мотив. Через минуту я аккуратно начал прощупывать Кахваджи диагностирующими заклинаниями. Две минуты спустя лицо городового просветлело, и он на одном дыхании выдал: