Сехем медленно сокращает дистанцию и параллельно несёт какой-то вздор:
— Да я вот хотел вас про отварчики расспросить, с работой уже всё ясно, а вот отварчики у вас уж больно вкусно пахнут…
Айха подозрительно щурится, рот потихоньку открывается. Сехем говорит. Потом — всем телом делает резкий выпад вперёд. Ситуёвина становится совсем странной: руки Сехема внезапно отращивают по клинку. Клинки крест-накрест входят Плитке в шею. Она без единого звука оседает на землю. Сехем начинает колдовать — и, амхалам его на закуску, я не знаю процентов восемьдесят из того, что он накладывает на всё ещё живую Айху!
— Раствор. И шланг, — голос комиссара ровный, спокойный. Он показывает: всё под контролем, всё, щучьи потроха, по плану.
Я достаю баклагу из вещмешка. Руки дрожат. Я понимаю: если вдруг план Сехема включает принесение меня в жертву этому его Астане, я ничего не смогу с этим поделать.
— Живее, время — кровь, — комиссар выражает лёгкое раздражение.
Наверное, ему потребовалось меньше минуты, чтобы при помощи магии, ругани и меня соорудить какую-то странную конструкцию. Что-то вроде трубчатого воротника вокруг горла Айхи.
— Объясняю один раз, провафлишь инструктаж — разнесёт полрайона, — Сехем не пытается надавить голосом на страх, нет. Он просто перечисляет факты. Без выражения. — Ты — страхующий. Если вдруг я или Плитка начинаем бесогонить — ты даёшь мне лещей до тех пор, пока я не прихожу в сознание. Понял?
— Бесо… Что?
— Дёргаться в разные стороны, издавать страшные звуки, вонять или светиться. Понял?
— Да, понял, — я сглотнул.
— Второе: если я не прихожу в себя через полторы минуты реанимационных мероприятий — ты режешь меня. Понял?
— Как режу?
— Насмерть, как. Понял?
— Да.
— Пункт третий: если я не прихожу в себя через восемь часов и не начинаю при этом бесогонить — зовёшь Джин, она разберётся. Понял?
— Да.
— Пункт четвёртый: пока ты страхующий — ни шагу от меня. Если надо — в кастрюли справься. Или сквозь пол, он тут дырявый. Понял?
— Да.
— Пункт последний: меня — защищаешь. Я буду в глубоком отрубе и могу не среагировать нормально, поэтому защита на тебе. Понял?
— Да.
— Повтори всё.
— Если бесогонишь — давать лещей, если не помогает — резать. Лежишь восемь часов — звать Джин, от тебя не отходить… А это вообще как?
— Вот, молодец, — Сехем улыбнулся. — Поэтому обычно погружения делают втроём.
— Так как я Джин-то позову, если отходить нельзя?
— С гонцом, очевидно. Двадцать марок на это дело хватит?
— Вполне.
— И теперь пятый пункт.
— Защищать.
— Вот, молодца, Кхандо, соображаешь, когда хочешь. Ну, я пошёл, бывай.
Сехем собрал ещё три рунных контура, воткнул один из шлангов воротника Плитки себе в руку, которая под такое дело раздалась в стороны, закрыл глаза и лёг рядом с Айхой. Я по привычке потянулся к полке с настойками, но быстро себя одёрнул — пить при исполнении это одно, но на посту — совсем другое. Нельзя так. Время пошло.
Перспектива: слой 01
AL: Ну что же, я пойду с тобой.
IXC: Когда под небом вечер стихнет, как больной.
AL: Подключение.
IXC: Проверка подписи…
IXC: Право доступа подтверждено.
Перспектива: агент Дознаватель, локальный идентификатор «Bi-209»
Честно говоря, я успела забыть, что Комитет Информационной Безопасности вообще существует. Дикие искины не могут преодолеть нашу защиту со времён Пустых Ночей, демонам компьютерные сети любой архитектуры почему-то совершенно безынтересны, а люди… живут в лесу, молятся хаосу. Клинический случай, да. Технически, конечно, есть ещё плоды моей порочной юности, но они безвозвратно упороты. Так что чем до сегодняшнего дня занимались КИБеры — загадка, откровенно говоря. И тут входящий вызов:
— Госпожа секретарь.
— Комиссар Исикава.
— Зарегистрировано подозрительное подключение к сети Интерпола.
— Что именно не так?
— Подпись принадлежит мёртвому агенту.
— Кому?
— Альфонс Твардовский. Числится…
— Погибшим при атомном ударе по Джакарте в семьдесят первом.
— Да, верно. Что нам делать?
— Подключение не прерывать. Выслать мне дело Ала, пора его обновить.
— Он использует устаревшую версию протокола. В ней есть несколько дыр.
— Обеспечить в ручном режиме безопасность туннеля можете?
— Да.
— Так и сделайте.
— Что делать при повторных подключениях от Ала?
— Почему у нас вообще работает протокол тысячелетней давности?
— Обратная совместимость.
— Отрежьте поддержку всех протоколов, созданных до конца Войны. Ала в белый список, мне всё равно, какой фрактальный костыль там вырастет, его подключение должно работать.
— Принято. Это всё?
— С моей стороны да. С вашей?
— Аналогично.
Исикава отбился. Я откинула спинку кресла, переходя в полулежачее положение. Итак, мелкий взялся за старое. Как… ожидаемо. Наверное, стоило бы даже сказать «пошло», но данное слово не существует ни в одном из ныне существующих языков, а вменяемых славистов, кажется, осталось ровно двое, считая меня. Так или иначе, имеет смысл посмотреть, во что этот шкодник решил влезть. Едва ли у старых демонопоклонников из Семей хватит дури на прямое столкновение, но доводить до такого всё равно не стоит. А правки в деле подождут. В конце концов, я с самого начала знала, что этот идиот стриггерил охранные протоколы Талоса, поэтому его шансы умереть в точности равнялись нулю.
Перспектива: слой 01
KZ: Твою алую радость скрытно любя.
UNH: Он тёмною страстью губит тебя.
KZ: Зеркало IXC.
UNH: Устанавливаю соединение…
UNH: Вывожу поток IXC.
Клор, Батрацкая площадь. Картинка подёрнута характерной для воспоминаний пеленой: в фокусе всего три потока данных. Я сижу на чём-то тёплом и очень твёрдом. Голос сам собой зазывает шмыгающие вокруг человеческие тени «отведать самого вкусного, самого нажористого супца». Мысли крутятся вокруг ремонта пола дома. Доски опять подорожали, Арти зажимает поставку, а жильцы скоро на мостовой окажутся. Зрение присутствует, глаза донора воспоминаний здоровы, просто этому потоку не уделяется внимания. Слух в норме, ситуация аналогична. А вот с нюхом интереснее: поток практически вырожденный.
Ко мне подходит человек, в котором я по одежде опознаю вольнонаёмного. Под брезентовой курткой у него явно что-то есть. Взгляд бегающий, лицо подозрительно ничего не выражающее — явно хочет скрыть то, что принёс. «Канал бы ты отседа, мил человек», — думаю я, но вида не показываю: вдруг всё-таки он за супом, а не за приключениями?
— Мисочку сборной соляночки? — в принципе, сиропа в моём голосе достаточно, чтобы накормить голодающего. Наверное, даже не одного.
— Соляночка — это благотворно, весьма даже, — акцент с головой выдаёт очередного бывшего имперскоподданного. Им бы да поддать под зад, чтоб назад катились, да всё никак не выходит. — Почём брать изволите?
— Две слезиночки за мисочку, господин хороший.
— Давай две.
— Сдюжишь ли? Может, по одной сначала?
— И то правда.
Я ловлю две двумарочных монеты, привстаю над своим восседалищем и, не глядя под себя, накидываю в миску нечто, по цвету, вязкости и, скорее всего, питательности больше напоминающее сопли, чем нормальный суп. Типчик извлекает из недр куртки ложку и начинает быстро — явно старается не уловить ненароком вкус — закидываться дымящимся, горячим хрючевом. Доев, он возвращает миску, тщательно обсасывает ложку и говорит:
— Сказывают, вы комнаты сдаёте.
— Мест нет, — отбрёхиваюсь я. Ложь совершеннейшая: половина галерейки пустует, но вот с этим жуком знаться — нет уж.
— Да мне-то, собственно, и без надобности, просто у меня есть кой-чего, что может вам принести немного деньги.
— Брешешь и не краснеешь, мил человек, — я пытаюсь изображать безразличие и даже отворачиваюсь в сторону, но глаза сами собой косят на штуковину под курткой.