— …отвагу свою не предадим укрощенью, — рефрен пошёл.
— …не предадим… — эхом откликнулись мы.
Гай сунул было руку за пазуху, но флягу так и не достал. Я усмехнулась про себя. Какие-то сосредоточенные все. Хотя я всерьёз на деле попыталась читать по лицам людей, контролирующих каждую мышцу своих тел? Ладно, Йкр таким не заморачивается, но по его лицу всё равно понятно только то, что оно сшито из пары десятков человек. Не только лиц, скорее всего.
Помнить о смерти. Вот вроде бы и полезно, но, разменяв пятую сотню, начинаешь в отличающемся инаковостью ключе смотреть на вещи. Умирают другие. Они приходят из ниоткуда и проваливаются в Бездну. Обышно быстро. Изредка к ним начинаешь привыкать. Не привязываться — это бессмысленно. Но привыкать. К постоянному присутствию. К определённому расположению вещей в лаборатории. Один день — и от ассистента остаётся только ворох заметок. Чаще невнятно-бредовых, чем вразумительных.
— …не предадим укрощенью… — второй есть. Остался последний.
Главное — не пытаться воспроизвести повторение последних экспериментов ушедшего. Опыт Красса и двенадцатой Семьи довольно показателен в этом отношении. Хотя Вальдар тогда тоже знатно отметился. Красавец спящий, чтоб его. Приходит в наш мир раз в пару десятков лет, наводит суету на следующие пятьдесят — и снова спать.
Вообще, все эти ассоциированные с Бездной исчезновения магов и учёных — жуткая зубодробительная головная боль. Если б только я могла исследовать феномен Голоса Элетроймы… Как так получается, что воспоминания всех прошлых Элетройм воспринимаются мной как мои собственные? Кто я — маленькая Эль, получившая доступ к памяти Семьи, или Элетройма Серех, ветеран взятия Рума, читающий книги жизни своих потомков? Хотела бы я знать ответ. Хотела бы. Но не могу ни сама до него дойти — от вопроса так и веет Бездной, — ни делегировать задачу — такие дыры в собственной безопасности нельзя открывать никому. Остаётся только забыть, что вопрос вообще стоял. Потому что нельзя помнить и не искать. Стоять на дороге и не идти, даже если знаешь, что это путь в ад.
— …не предадим укрощенью, — основная молитва кончилась.
— К Великому Хану, хозяину стад, владыке людей, обуздателю Бездны, идущий, внемли ж слову, что речём мы, — храмовники с их корпусом застывших во времени песен очень похожи на нас, Се. Забавно. — И в Вечную Степь, где раздольно житьё человека, наш глас принеси за собою.
Конец.
Храмовые собирают религиозный культовый инвентарь и уходят. Позёмка уже переросла в добротную метель, и их фигуры скрываются за снегом гораздо раньше ограды некрополя. Дальше по плану прощальный пир памяти. Традиция. Ещё с военных времён. Правда, тогда мы за десяток товарищей разом отпаивались. Странно вообще называть традицией то, что сама закладывала сотню-другую лет назад.
Почти все уже разошлись. Осталась только я, Эва с регентом и Гай. Ферон явно чего-то ждёт, отмеряя время глотками.
— Ты ведь знал… — построение фразы, тембр голоса… однознашно Эва, а не малая. И она говорит спокойно, без ругани. Плохо. Очень плохо. — Знал… и не попытался предотвратить.
— Повторишь это после ежегодного Конклава — с меня уральская игрушка по твоему выбору, — Гай. Просто Гай. Вешно не могу понять, когда он шутит, когда серьёзен, а когда шутит всерьёз. Из-за этого переговоры с ним почти невозможны.
— Ты можешь игнорировать закон. Ты можешь убивать столько моих псов, сколько захочешь. Но если только на секунду забудешь, кому ты служишь — хотя бы на секунду, слышишь? — я пристрелю тебя на месте. И никакая магия, никакие фокусы, ничьё вмешательство тебя не спасут. Ты меня понял, Ферон?
Такой же ровный, безэмоциональный голос. Вообще никакой экспрессии. Эва была очень, запредельно сильно зла. На протяжении всей тирады Гай спокойно разглядывал кенотаф Инбародода. Сложно сказать, слушал ли он вообще, но когда Эва уже хотела продолжить, он выдал своё извешное:
— Klor über alles.
Никто наверняка не знал, что это значит. Никто наверняка не знал, на каком языке говорит Ферон. Никто наверняка не знал, почему любая дискуссия после этих слов становилась неуместной. Никто, кроме, быть может, других Феронов и их рушного монстра.
Эва почти взорвалась, но тут у неё кончилась батарейка. В похороненном под снегом некрополе осталась стоять растерянная шестилетняя девочка. Кажется, она до сих пор не вполне понимала, с кем делит тело. Регент старательно делал вид, что его тут нет, Гай вопросительно смотрел на меня.
Гай.
Дядя Гай.
Дядя Гай, который знал ответ на любой вопрос. Вместе с дедушкой Элетроймой, который помогал мне учить памятные песни.
Дядя Гай, который научил меня стрелять на два километра. Как же бесились Хо, когда я настреляла кулаку на их гербе дулю.
Дядя Гай, которого больше нет. Дедушка умер, а Гай Ферон начал прижизненно заспиртовываться. Для лучшей сохранности, наверное.
Эва стояла в похороненном под снегом некрополе с открытым ртом и растерянно хлопала глазами. Я подошла к ней, опустилась на одно колено, обняла и прижала к себе.
— Закрой рот. Простудишься, — сказала я.
Эва послушалась. Может, хотя бы она не вырастет в типишную аритскую непечатную свиноматку?
Глава 29. Взрывая душевный боезапас
Перспектива: агент Ликвидатор, локальный идентификатор «Th-229»
Вверх-вниз, вверх-вниз, понеслись. Хорошо по объездной гнать: ни души ни в какую сторону. Только я и ветер. И мелкая мерзкая морось. Точнее, снежная крупа, но ощущения на лице как от холодной мороси. Впрочем, чего ещё ждать от середины января на южном берегу Тайта?
В принципе, можно было бы поставить на ручку дрезины и чары, но тогда мне было бы совсем нечем заняться. Едва ли я пропущу встречный бронепоезд даже за раскачкой. Также можно было бы… впрочем, почему «можно», если «нужно»? Небольшое заклинаньице прикрыло лицо от снега. Жизнь резко стала веселей.
Окраины города, кстати, почти не пострадали. Всё-таки пяти дирижаблей, разошедшихся веером от вокзала, не хватило, чтобы завалить бомбами абсолютно весь город. Хотя, может, и хватило бы, но, очевидно, покойный командующий решил сэкономить. Это могло бы быть логичным, если бы нормальной оптимизацией не была качественная разведка, способная показать, что город, чёрт бы вас, пуст. Совершенно.
Впрочем, кто дурака помянет… а вторую часть я всё равно не знал, так ещё и забыл.
Полчаса спустя я всё-таки прекратил маяться раскачкой двигла, сплёл эфирное колебало и со спокойной душой уселся рассматривать окрестности. Йогурт с тунцом оказался очень даже в тему. Мороженое, правда, сделать не получилось: набегающий поток воздуха сдувал всю кисломолочную массу с палочки, а прибегать к помощи магии я не хотел. Неспортивно это.
Итак, вопрос на засыпку: куда делся бронепоезд? Десант был тринадцатого в середине дня, Кройи говорил, что время перегона часа два, но гости не появились ни к вечеру, ни к утру. Хотели бы переметнуться от Собрания к нам — приехали бы сдаваться. Не хотели — должны были доставить подарочков с безопасного удаления. Но снимки с утренней разведки показывали, что поезд вообще не сдвинулся с места за сутки.
Странно всё это. Странно и подозрительно. Это точно не приманка — тратить на отвлекающий манёвр дорогущую и критически важную для береговой обороны машинку — путь идиота. Или предателя. Внезапное дезертирство всего экипажа? Бред какой-то. Нежелание тратить ресурсы? А когда их тогда, простите, тратить? Ситуация ж почти идеальная, совсем как в учебнике.
Резюме: вариантов объяснения много. Нет, не много. Им нет числа. Единственный способ проверить — добраться и посмотреть самому.
Часа через четыре от выезда, когда три из пяти солнц добрались до зенита, я увидел его. Дежавю. И бронепоезд тоже, не без него. Правда, на звездоноса он не походил совершенно, да и расположение локомотива я бы сходу определить не взялся — к вопросу маскировки инженеры подошли основательно. Но это не отменяло странного, противоестественного чувства узнавания. Вероятно, всё дело было в том, что поезд стоял. Судя по снегу вокруг, достаточно давно.