— С самого детства, — гундел девчачий голосок все яснее по мере того, как я приходил в себя, — стоило вас увидеть, я как застывала. Типа даж двинуться не могла, так было, блин, стремно…
Я застонал и пошевелился, почувствовал сопротивление и вес — браслеты на запястьях.
— Я просыпалась от кошмаров — а ты там. Все еще. Будто сон тя выблевал, оставил болтаться над моей постелькой. Глядел вниз. Глядел на меня и хохотал.
— О нет, нет, — прохрипел я, скорее машинально, чем осознанно.
— Но это прошло. Больше такой херне не бывать.
Я открыл глаза, увидел оковы на рукавах в горошек. Увидел блестящую красную выпуклость пищащего шарика на кончике носа.
И все стало ужасно ясно.
— О нет-нет-нет, — сказал я, со звоном поднимаясь. Только на колени — пока не натянулись цепи и не дернули меня назад. Я огляделся. Увидел цепи. Увидел прутья клетки.
Увидел, как отшатнулась девушка, когда я наконец посмотрел на нее.
— Я ТЕБЯ НЕ БОЮСЬ! — завизжала она по-девчачьи, хотя на вид ей было по меньшей мере тридцать.
— Нет-нет-нет! — закричал я в ответ. — Харе! Вы что, прикалываетесь? В смысле, я-то какого вам сделал?
— О, ты знаешь, что ты сделал!
— Я ни хрена не делал, дамочка! Я катаюсь на одноколесном велике! В меня бросаются пирогами! Я раздаю шарики детишкам! И не страшные шарики! Самые обычные!
— Джерри? — пискнула она, ее взгляд метался по всей комнате, избегая меня.
— Да я тебе говорю, если ты работаешь в «Уолмарте», я меньше тебя зарабатываю! Я ничего не могу! Моя жизнь — говно!
— Джерри! — уже панически.
— В смысле, господи! Да я только среднюю школу закончил, когда ты посмотрела «Оно» по Кингу или что там! Да ты меня послушай: ЦИРКОВЫЕ КЛОУНЫ ПРОСТО ЛЮДИ! Мы просто вас смешим! Это работа такая, бляха-муха!
Я услышал шаги по лестнице, будто два боулинговых шара катились наперегонки. На один жалкий момент я позволил себе понадеяться. Может, копы. Славный отряд спецназа, а то и три.
— ДЖЕРРИ.
— Я иду, детка! — ответил голос, который я больше всего боялся услышать.
И все. Вот тебе и надежды. Я заметил собственное отражение на оковах, сжавших мои запястья, увидел белое лицо и красные губы, собственные полные отчаяния глаза.
— Чувак! — завопил я. — ПОЖАЛУЙСТА! Бросьте! Это же всего лишь я! Мы же хотели накуриться!
Я поднял рукав, пытаясь стереть грим с щеки. Он жирно размазался.
— Видите? Это же не мое лицо!
— ДЖЕРРИ!
— Я просто человек! Да нам небось одни и те же фильмы нравятся! Смотрите! — Я растер вторую щеку до красноты, сорвал шарик с носа.
Джерри на бегу ворвался в клетку.
А потом отрезал мне язык.
Теперь я все время плачу. Больше делать нечего. Плакать и ныть, кричать и стонать. Большую часть времени я лежу, свернувшись калачиком, пока сознание мечется, а тело трясется.
Я думаю о том, чего так и не сделал. О местах, где не побывал и уже не побываю. Девчонках, которых не поцеловал. Шутках, которые не рассказал. Травке, которую не выкурил. И так далее и тому подобное.
Иногда я беспомощно фантазирую о своем розыске. Представляю, кто меня ищет. Это самое страшное. До цирка я был никем. Такие, как я, приходят и уходят, с одной работы на другую. Однажды заявляемся на пробы. Тут пожонглировать, там смешно поскользнуться — и добро пожаловать. А дальше мы держимся в труппе столько, сколько оно того стоит, часто исчезая так же быстро, как появились.
Не говорю, что вообще никто не заметил моего исчезновения, и кто-то, может, даже скучал. Я просто говорю, велики шансы, что никто не подумал: «Кто-то похитил нашего клоуна на парковке» — и не разослал ориентировки.
От этих мыслей обреченность только глубже пускает корни.
Единственные более-менее приятные мысли — о смерти или мести.
Каждый день она приходит и встречается со своим демоном. То, что я ни фига не демон, ничего не значит. Для нее это вопрос гордости. Моя слабость делает ее сильнее.
Я ее тотем. Ее плацебо. Ее триумф воли. Я суррогат всего, что с ней случалось плохого, каждого фильма про злого клоуна, что она видела. Я корень задержки развития ее речи. Причина зарубцевавшегося шрама на душе.
И она заставляет меня расплачиваться за все сполна.
Тут вступает Джерри.
Первым делом после того, как он отрезал мой язык, Джерри пришил резиновый мячик мне на нос. «Не-а, — сказал он, ухмыляясь и втыкая иголку. — Так просто ты не отделаешься».
Затем он аккуратно зафиксировал на моих руках рыбной леской огромные мягкие перчатки в стиле Микки Мауса, осторожно, чтобы не передавить вены. Так что мои пальцы оказались погребены в четырех мультяшных, неспособные разорвать швы, дать сдачи. Или порвать мне глотку, если уж на то пошло.