— Этого не может быть, — сказал я, но, прежде чем успел договорить, сообразил, что такое вполне возможно. Ведь я бросил пиджак, брюки и прочую одежду в мусорную корзину в отеле, перед тем как мы с Ледоком перебрались на квартиру его приятельницы.
— Значит, — сказал я, — в «Викторианском» нашли мои штаны.
— Да, — подтвердил он. — И пятна на них в точности соответствовали пятнам на пиджаке. А ваше имя значится в регистрационной книге отеля.
— Зачем мне было оставлять пиджак в этой проклятой канализации?
— Я не знаю. Господин Бомон…
— Что делали Поль Требек с братом там, внизу?
— Он сказал, это была шутка.
— А почему я застрелил Требека?
— Брат не знает. Он говорит, вы появились и ни с того, ни с сего начали палить.
— Я был один? А то я запамятовал.
— Если верить брату, да.
Наверняка все состряпали Рейли и Лагранд. Возможно, Рейли специально не сказал Лагранду о Ледоке. Если так, то это очень мило с его стороны. Но ведь Ледок не размазывал Рейли головой о каменную стенку.
Или Лагранд решил разобраться с Ледоком по-другому.
Лагранд добыл улики в отеле, Рейли нашел тело. Стоит Лагранду захотеть, он может использовать и то, и другое. Может, не сунься я опять к Сибил Нортон, он бы не стал ничего предпринимать. Но пока у него есть улики против меня, я у него на крючке.
Вот почему он не стал тратить время на то, чтобы арестовать меня сразу, вот почему никто не караулил меня у дома Розы Форсайт. Как только он пожелает меня засадить, ему будет довольно предъявить труп и пиджак и бросить всю парижскую полицию на мои поиски.
— А оружие нашли? — спросил я.
— Канализацию до сих пор обшаривают из конца в конец.
И, возможно, разыщут «Уэбли». И потом окажется, что Требека убили именно из него, а не из пистолета Ледока. И, возможно, рано или поздно, как только полицейские меня сцапают, на пистолете обнаружатся мои отпечатки пальцев.
Если они не найдут «Уэбли», то найдут что-нибудь другое.
Впрочем, хорошая полицейская лаборатория может найти дыры в этом деле. Хороший адвокат может в суде развалить дело в пух и прах. Но люди, руководящие лабораторией, подчиняются Лагранду. И если Лагранд меня арестует, не думаю, что мне случится увидеть адвоката или дождаться суда.
— Господин Бомон, — сказал инспектор, — прошу вас, пожалуйста, сдайтесь. Довольно безрассудства. Ваш паспорт у нас. Вы не сможете покинуть страну. Вы даже не сможете уехать из Парижа. Вас повсюду ищут. Я сделаю все, что смогу. Даю вам слово.
Я поверил ему. Но он был полицейским, и тут я вспомнил слова Ледока о том, что полицейская телефонная линия прослушивается. И повесил трубку.
Я спрятался за углом и вскоре увидел, как подъехали три полицейские машины.
Я дважды менял такси, чтобы подъехать хотя бы метров на двести к дому, где была наша квартира. Остаток пути я прошел пешком. Мне повезло. Полицейских я не встретил. И когда наконец зашел в квартиру — было уже почти двенадцать часов, — Ледок уже ушел.
Я сел в гостиной и начал обдумывать сложившееся положение.
У телеграфа на меня, вероятнее всего, напали люди Рейли: Но как им удалось подогнать туда машину? Как они все это организовали?
Кто-нибудь из людей Рейли видел, как я вошел в здание и позвонил. «Дыра в стене» располагалась поблизости от улицы дю Лувр. Если Рейли использует забегаловку в качестве штаба, он мог послать машину к телеграфу, пока я стоял в очереди.
Но зачем? Ведь они с Лаграндом уже подготовили для меня ловушку.
Наверное, ловушка показалась Рейли недостаточно надежной. Лагранд мог ею не воспользоваться. Поэтому Рейли продолжал направлять своих людей на поиски в разные места. И если меня находят, то забывают про ловушку и расправляются со мной по обстоятельствам.
И они нашли-таки меня и расправились, вернее, попытались расправиться.
С одной стороны — Рейли, с другой — Лагранд. Для этого времени года во Франции становилось жарковато.
Я мог еще раз позвонить инспектору и сказать, что знаю о пожертвованиях Лагранда германской партии. Но доказательств у меня не было, а что значит мое слово, слово человека, подозреваемого в убийстве, против слова Лагранда. Подтвердит ли мои слова Вирджиния Рендалл, от которой я это узнал? Я ее совсем не знал и потому сомневался. Живя в Париже, она не могла не знать, насколько всесилен Лагранд.
В сложившихся обстоятельствах для меня лучше всего было бы поскорее убраться из Франции куда подальше. В чемодане у меня были фальшивый паспорт и куча денег.
Ехать на машине, даже если бы я сумел взять ее напрокат пли украсть, было почти невозможно. Я плохо ориентировался в городе, кроме того, здесь повсюду рыскали полицейские.