Я улыбнулась.
— Вы когда-нибудь бывали в Англии, мсье?
— Никогда. Боюсь, действительность не оправдает моих надежд, и разве после этого я смогу на них уповать?
— Джейн, — сказала Эжени, — большая поклонница вашей музыки.
Все это время госпожа Форсайт, напряженно улыбаясь, переводила взгляд с одного присутствующего на другого и переминалась с ноги на ногу, как маленькая девочка у дверей в туалет. Человек менее достойный, чем я, наверняка получил бы удовлетворение от этого зрелища.
— В самом деле? — удивился мсье Сати. — Вы там у себя, за Проливом,[73] слышали, как я играю?
— Моя матушка играла мне, когда я была маленькой. Она купила ноты «Gymnopédies»[74] во время одной из наших поездок во Францию. С той поры я и люблю вашу музыку.
— Вот как! — сказал он.
— Вы ним еще сыграете, Эрик? — спросила Эжени.
— О нет, — сказала я, — только не здесь. За разговорами мы ничего не услышим.
Сати улыбнулся.
— У моей музыки есть одно свойство. Она как бы для мебели. Вроде как часть комнаты, но незаметная.
— Вы несправедливы к себе, мсье.
— Не я первый. Но, тем не менее, с удовольствием вам поиграю.
Он коротко поклонился каждой из нас, подошел к роялю, прислонил к нему трость и сел, Поднял крышку и без всякой подготовки начал, играть отрывок из «Gymnopédies».
Но его тут же заглушила болтовня госпожи Форсайт.
— Он такой смешной коротышка, верно? Хотя Дикки считал его гением, значит, в нем и правда что-то есть.
Она трещала без умолку про Дикки и про своего великолепного пинкертона. Ее высказывания о пинкертоне будили во мне извращенное любопытство, но при этом я все же старалась уловить хоть немного музыки. Наконец она сказала Эжени:
— Ты должна с ним познакомиться. Я приведу его, хорошо?
Эжени кивнула.
— Ну, разумеется.
— Я сейчас, — заявила она. Подняла крошечную ручку, помахала крошечными пальчиками и ушла.
Мсье Сати заиграл еще один отрывок из «Gymnopédies».
Я любила эту музыку большую часть своей жизни, ее резкие переходы от лирики к иронии, ее игривую пародийность, ее причудливость, ее плавность, ее таинственность.
Теперь же, хотя исполнение мсье Сати было великолепным, звуки казались мне плоскими и скучными, потому что я ждала, когда появится господин Бомон. Они безжизненно витали вокруг меня и рассыпались у моих ног подобно сухим листьям.
И вот он здесь, явился у госпожи Форсайт на поводу. Я почти не помню, что я говорила. Помню только, как у меня похолодели руки, словно я сунула их в ледяную воду.
Говорили в основном Эжени и господин Бомон, а госпожа Форсайт стояла рядом и самодовольно его поглаживала. Она в этом смысле всех переплюнет. Если бы давали медали за поглаживание, она бы заграбастала все.
Однако в процессе поглаживания она выудила у Эжени приглашение на маскарад и для господина Бомона.
Ну не прелесть? Еще один повод для поглаживания. Еще одна причина для того, чтобы мне остаться в постели.
Слава Богу, через несколько минут она отцепилась от него и отправилась в комнату для «маленьких девочек». Эжени с господином Бомоном немного поговорили о смерти Ричарда Форсайта, я тоже, как мне кажется, пролепетала несколько фраз, а мсье Сати тем временем закончил играть, мы все зааплодировали, и тут снова появился господин Хемингуэй. (Мы подходим к знаменитой сцене на кухне.) Он уже был знаком с господином Бомоном и знал, что он частный сыщик. Некоторое время он оделял своим сиянием всех, не замечая кусочка coq au vin, застрявшего у него между зубами, и вскоре предложил наполнить мой бокал, который я совершенно незаметно для себя осушила.
Я усмотрела в этом повод ускользнуть и заявила, что сделаю это сама — «Мне полезно проветриться», — но господин Хемингуэй настоял на том, чтобы проводить меня на кухню, как будто она располагалась где-то в Экваториальной Африке. Пришлось согласиться.
Боюсь, это было ошибкой.
В пустой маленькой кухне, ярко сияя, он налил вина сперва мне, потом себе и протянул мне бокал. Обхватив свой обеими руками, он прислонился к столешнице. Я услышала, как за спиной у него что-то загремело и упало. Но он ничего не заметил.
— Так что привело тебя в Париж, Джейн? — спросил он.
Я не очень торопилась снова присоединиться к господину Бомону, к тому же госпожа Форсайт, наверное, уже вернулась и возобновила свои поглаживания.
74
Имеется в виду музыкальная пьеса «Три гимнопедии» (Trois gymnopédies) для фортепиано соло, одно из ранних произведений Эрика Сати, относящееся к 1877 году.