Навстречу ему шли две молоденькие девчушки-вертихвостки – каждой лет по семнадцать-восемнадцать, светленькие с лёгкой рыжиной, улыбчивые, смешливые. Длинные серые платья, украшенные буро-коричневыми узорами и перехваченные в талиях узкими ярко-алыми поясками. Множество разноцветных бус на стройных шеях, длинных лент в волосах и всяческих браслетов на руках. Вертихвостки, одним словом…
– Привет, Ламме! – весело поздоровалась одна из девиц, та, что повыше.
– Здрасьте, – смущённо пробормотал Лёнька.
– Как дела, толстячок? – скорчив ехидную гримасу, поинтересовалась вторая барышня.
– Спасибо, хорошо.
– Правду говорят, что ты сбежал от сварливой жёнушки? Мол, надоело безропотно сносить ежевечерние побои?
– Э-э-э…. М-м-м…
– Похоже, действительно, правда. Ха-ха-ха!
Девицы, обидно хихикая, свернули в ближайший проулок.
– Чёрт знает что, – возмутился в полголоса Макаров. – За кого, интересно, они меня приняли? Ошибочка вышла. Впрочем, относительно Наташки девицы правы на все сто процентов. Сварлива – до полной невозможности…. Дома наблюдаются уже по обе стороны от дороги. Дома? Так, скромные домишки и невзрачные хижины. Да и пованивает знатно. Свежим навозом и прочими бытовыми отходами-нечистотами. Изменился благословенный Тромсё. Изменился. Причём, не в лучшую сторону…
Встречных прохожих, по мере приближения к площади, становилось всё больше и больше: мужчины, женщины, старики, старухи, подростки, маленькие дети, одетые – как и полагается одеваться жителям средневекового провинциального городка. На широких мужских поясах, естественно, были закреплены ножны (кожаные и деревянные), с мечами или кинжалами.
И все они – по неизвестной причине – приветливо здоровались с Леонидом.
– Здравствуй, голландец! – звучало почти через каждую минуту. – Долгих лет жизни, толстяк! Сбежал, всё-таки, от скандальной супруги? Молодец! Так держать…. О, сам Ламме Гудзак посетил наш сонный городишко! Какая честь! Не соврала рыжая Сигне…
– И вам, уважаемые, не хворать, – ничего не понимая, вежливо раскланивался по сторонам Макаров. – Очень рад, признателен и тронут…. Жена? Если объявится здесь, то прошу меня не выдавать. Мол, не было такого. Не появлялся…. Как она выглядит? Сразу узнаете. Моя благоверная супружница никогда не расстаётся с пилой.
– Никогда-никогда? – уточняли прохожие.
– Ни на минуту, честное и благородное слово! Даже когда выполняет долг супружеский, то – при этом – пилит и пилит, пилит и пилит…
– Ха-ха-ха! – от души веселились горожане и горожанки. – Ай, да Гудзак! За словом в карман не лезет. Умеет хорошо пошутить. Хотя до Уленшпигеля ему, понятное дело, далеко.
С каждым пройденным шагом становилось всё шумнее – сплошной задорный смех, восторженные весёлые возгласы и отчаянный женский визг.
– Что там происходит? – прошептал под нос Лёнька. – Бродячий цирк заглянул на гостеприимный огонёк?
Он завернул за угол приземистого каменного дома и уважительно присвистнул – открывшаяся взору картинка впечатляла.
Площадь была плотно заставлена высокими стеллажами и деревянными столами с различными товарами: мясные и рыбные продукты, яйца, кувшины-крынки с молоком и сметаной, одежда, обувь, оружие, капканы на зверей, искусно выделанные шкуры, керамическая посуда, серебряные и бронзовые украшения. И народу присутствовало прилично, наверное, человек триста-четыреста.
По центру площади, метрах в тридцати пяти друг от друга, в землю были вкопаны два высоких и толстых столба, украшенные вычурной резьбой. Между столбами был натянут толстый пеньковый канат, по которому – с длинным шестом в руках – преспокойно разгуливал Даниленко, научившийся этому экзотическому искусству в питерской школе-студии театральной пантомимы.