— Ну хорошо. Кого же тогда мог заинтересовать подлинник партитуры Фантастической симфонии? Может, Хромую Катьку?
— Катька точно не могла. У нее сейчас Барток в голове. Но и меня увольте — я романтиками не интересуюсь. Последнее время меня Дебюсси и Равель волнуют…
— Ах, Дебюсси! — побагровел полковник. — Уведите!
Двоекуров в гневе метался по кабинету.
— Сосунки! — бормотал он. — Равеля им подавай! Ну, я ему дам Равеля! А «О, никогда я так не жаждал жизни!» не хочешь?! Ты у меня еще арию с колокольчиками запоешь! Ишь, разговорился!.. А уж Бетховена, наверное, и вовсе не считают…
При мысли о Бетховене Павел Петрович вдруг резко затормозил. А что, если?.. Да, в этом что-то есть… Ну конечно, отличная идея!
На очередном допросе Двоекурова было не узнать. Он улыбался, поил Федьку чаем, угощал папиросами и вообще вел себя, как радушный хозяин на вечеринке. О деле полковник не поминал — боялся спугнуть.
— Послушайте, Федор Иоаныч, — ласково вопрошал Двоекуров, — а ведь Третья симфония Бриттена во второй части чем-то напоминает Вторую симфонию Гершвина в третьей части…
— Эк куда хватили, гражданин следователь! У Бриттена вялое аллегретто, а здесь фортиссимо, и как можно скорее…
— Ну уж и скорее…
— Обязательно скорее. Иначе мощь пропадет.
— Ничего не скорее. Скоро только кошки родятся…
При упоминании о кошках Федька насторожился. Он понял, что его хотят завлечь в какую-то западню. Поэтому, придав своему голосу как можно больше достоинства, домушник спокойно сказал:
— И напрасно вы это все, гражданин следователь. Не участвовал я в деле.
Федька был тверд, как постовой милиционер. В жизни его и не так покупали, да все без толку.
— Федя, — нежно сказал полковник, — я ж не об этом. Вы лучше скажите, Бетховен труден для исполнения?
— Это смотря что. Лучше немецкого дирижера Абендрота его никто не может… А к профессору я все равно не лазил.
— Ну хорошо, а, например, Девятая симфония?
— Хрестоматийно. Сейчас и ребенок на губной гармошке сыграет. Насчет Джотто вы не по адресу — Академика потрясите.
— Ладно. А финал, эта самая ода «К радости», легко осваивается?
— Раз плюнуть… Да и вообще у меня полное алиби. Я в этот день на выставку Пиросманишвили ходил…
— Слушай, Федор, — как-то уж совсем вкрадчиво сказал полковник, — а ты бы мог научить? И на решение суда благотворно повлияет, участь смягчит… Как за искреннее признание…
— Да не брал я ваши египетские папирусы! Не брал! Их и не толкнешь никому… Чего вы ко мне прицепились…
— Успокойся, Феденька… Ну не брал, и бог с ними, с папирусами! Ты лучше скажи, а на балалайке можно?
— Что — на балалайке?! — затравленно заорал Федя. — Бетховена? Может, вам и Баха на ксилофоне? Профанация, в бога мать! Вы меня на гоп-стоп не возьмете! Все равно не расколете!
— Федь, да не нервничай ты так. — Двоекуров нежно погладил его по щеке. — Ik лучше сюда глянь-ка…
Павел Петрович подошел к сейфу и, пересиливая себя, как перед прыжком в воду, вынул балалайку. И уже совсем сжигая мосты, охрипшим от волнения голосом бухнул с мольбой:
— Как человека прошу — научи Бетховену! Надо, Федя…
Федька Интеллигент обезумел. С минуту он смотрел остекленелыми глазами на Троекурова, державшего инструмент как подаяние, потом уронил голову на стол и измученно сказал:
— Ладно, ваша взяла, пишите всё…
Владимир Волин
Обычный день
Ночью я отлично выспался: никто не ходил под окнами с гитарой и не ревел пьяными голосами «А нам все равно…». Я быстро побрился, ни разу не порезавшись, безопасным лезвием «Балтика». Тем более что горячая вода шла без перебоев.
В почтовом ящике лежал очередной том Собрания сочинений Есенина в приложении к журналу «Огонек»: том вышел вовремя.
Я спокойно, без спешки поехал на работу. Автобусы шли регулярно, один за другим, точно соблюдая интервалы. Пассажиры были настроены благожелательно уже с самого утра: динамик не хрипел, водитель отчетливо объявлял каждую остановку. Мне не отдавили ноги, и все пуговицы остались на своих местах.
На работу я не опоздал. За весь день ни разу не повздорил с начальством и сослуживцами. В перерыве я с аппетитом пообедал в центре города — почти без очереди, вкусно, с разнообразным выбором блюд. В книжном магазине без всякой давки я купил однотомник Экзюпери. По дороге успел зайти в «Оптику» и сменил разбитое стекло в очках: новое вставили тут же, при мне.
Я легко заказал по телефону билет на вечерний сеанс в кино. Шла новая комедия с участием лучших киноартистов — мастеров смеха. В фильме не было штампов, надуманных ситуаций, банальных шуток. Образы героев были жизненны и далеки от схемы, юмор — тонкий и свежий. В фойе кинотеатра продавались только что выпущенные пластинки и ноты с песнями из этого фильма. Играл слаженный оркестр, певица была одета скромно, со вкусом и даже обладала голосом.
Выйдя из кино, я позвонил по телефону-автомату: номер оказался занят, и автомат честно вернул монету. В вечернем кафе у предупредительно-любезного официанта я заказал бутылку простокваши и в уютной тишине сыграл партию в шахматы.
Купив в дежурной булочной свежий горячий батон, я пришел домой и, не отрываясь, смотрел телевизионный «КВН». Чувствовалось, что остроты веселых и находчивых ребят рождаются экспромтом, тут же, на сцене. Потом шла передача из Театрального общества; выступало много актеров и режиссеров, и никто из них ни разу не произнес слова «волнительно».
Спал я хорошо: во дворе не забивали «козла», не слышался стук костяшек. Сквозь стены блочного дома тоже не доносилось ни звука.
Это был обычный будничный день.
Не воскресенье.
Не праздник.
И даже не Первое апреля.
Григорий Горин
Остановите Потапова!
Ровно в семь утра звонок будильника вырвал Потапова из сна. Сон был цветней и приятный. Снилось Потапову море и маленькое кафе на скалах, где он сидел под пестрым зонтиком и кого-то ждал. Это ожидание было томительно и прекрасно.
Перелезая через жену и спуская босые ноги с постели, Потапов еще некоторое время не открывал глаз, надеясь досмотреть сон. но не получилось. Жена недовольно заворчала, холодный пол обжег ступни, и Потапов открыл глаза.
Будильник показывал пять минут восьмого. Потапов сунул ноги в тапочки и вышел в коридор. По дороге в туалет он вытащил газеты из почтового ящика, потом зашел на кухню, поставил воду для кофе. Сидя в туалете, он просмотрел результаты вчерашних хоккейных матчей. Выйдя оттуда, он засыпал кофе в кофейник, залил его кипятком, поставил кофейник на газ и начал делать гимнастику. Делая гимнастику, Потапов следил, чтобы кофе не убежал.
Выключив газ и закончив делать гимнастику, он взял транзисторный приемник и пошел в душ. Принимая душ, он прослушал «Последние известия».
Затем Потапов снова прошел в кухню, достал из холодильника сыр и колбасу, потом взял с подоконника школьный дневник Алеши и, прожевывая бутерброды, начал его проверять.
За вчерашний день сын получил две двойки. Потапов недовольно покачал головой, расписался в дневнике я допил кофе.