— Добрый день! — услышал я рядом. — Ваша новая модель? — Он указывал красивой тростью в направлении лампы.
— Вы… ее тоже видите? — спросил я быстро, потому что мне вдруг пришло о голову, что все это сон.
— Вижу. А что?
— Будьте любезны. — попросил я его, — ударьте меня вашей палкой по голове. Мне это чрезвычайно необходимо. Не смущайтесь, ради бога. Я вам все объясню потом.
«Сейчас все исчезнет», — подумал я и сказал:
— Не смущайтесь. Ударьте сильнее.
Он ударил меня значительно сильнее, чем хотелось. Я поднял голову — моя лампа продолжала набирать высоту.
— Как вы думаете, я не сплю? — спросил я его, когда из моих глаз перестали сыпаться искры.
— Нет, — сказал он. — Если бы вы спали, я бы вас только что разбудил.
— А вы знаете, что сейчас над нами в воздухе?.. Настольная лампа! Минуту назад она сорвалась с моего стола.
— А крылья у нее есть? — спросил он.
— Нету.
— А пропеллер?
— Нету.
— А двигатель? — он прислушался. — Я отчетливо слышу, как он работает.
— Это стучит мое сердце, — сказал я.
— А… реактивная струя у нее есть?
— Никакой струи нет!
— Может быть, ее увлекает шар, наполненный газом?
— Никакого газа там нет.
— Как же она может летать? — спросил он. — Я ничего не понимаю.
— Я тоже, — сказал я.
Он закусил нижнюю губу.
— А крылья у нее есть?
— Нет!
— Тогда она летать не может.
— Как это не может, если она летает, — сказал я.
— Она не должна летать, — сказал он твердо, — потому что она летать не может.
— Вы что, не верите своим глазам?
— Верю. Но теория… Вы читали труды професс..
— Это не объяснение! — перебил я его. — Вы знаете, что под лежачий камень вода не течет?
— Есть такая аксиома, — сказал он.
— А теперь смотрите сюда, — и я показал ему камень, под которым журчал ручей. Я даже отодвинул этот камень, для того чтобы он смог потрогать его мокрую сторону. Он понюхал кончики пальцев и сказал:
— Да, это вода… Но это неправильный ручей.
— Как «неправильный»?
— Правильный никогда не потечет под камень. Ты хоть его убей — не потечет, — объяснил ученый.
— Но он же течет!
— Может быть, он и течет, хотя на самом деле он не течет.
Задрав головы, мы долго смотрели на уменьшающуюся в голубом небе черную точку.
— Черт его знает, — сказал он, — может быть, она и летает…
Я ничего ему не ответил.
В двенадцать часов я доложил ученому совету о случившемся.
— И вы утверждаете, что лампа вылетела через это окно?
— Да, — сказал я.
Ученый совет с любопытством рассматривал меня.
Потом меня спросили:
— Сколько будет дважды два?
— Четыре. — сказал я.
— Не волнуйтесь, — сказал председатель ученого совета. — Вы ученый, и мы ученые. Если бы это еще кто-нибудь видел…
— Видел! — сказал я и притащил того типа.
— И вы утверждаете, что видели, как она летит?
— Я ничего не утверждаю, — сказал он. — Я видел, как он видел, что лампа летела.
Я снова экспериментирую. Когда мне становится особенно грустно, я прихожу к моему неправильному ручью, который течет под лежачий камень… Вернее, тек раньше. Сейчас его кто-то отвел от камня. Наверное, для подтверждения истины.
Евгений Попов
Бессовестные люди
Раз случайно вызвал я по телефону такси. Дай, думаю, съезжу-ка я к своей тетеньке. Поговорим с ней о том, а также о сем. Чаю попьем с вареньем. Правда, живет тетенька у черта на куличках, но если существует такси, то и довезет, думаю. Прямо от двери до двери, как говорится.
Вызвал такси, а сам немножко задремал. И проснулся точно вовремя, чтобы, выйдя на улицу, услышать от таксиста следующие слова:
— Ты где это шляешься, клиент? Я тебя уже жду.
— Помилуйте, но я вовремя. Я по часам. Аф-ф. — возразил я, зевая.
— Вот то-то и оно, что вовремя. Я не возражаю, что вовремя. А стоит мне чуть опоздать, так вы сразу и лаетесь, как псы. А приедешь вовремя, так вы тоже недовольные.
— Что вы, что вы, дорогой! Я очень довольный. Да и вам грех сердиться. Счетчик стучит и стучит. Вон уже восемьдесят копеек настучал. И я их оплачу.
— А вы как думали? Восемьдесят? Конечно, восемьдесят. А что счетчик стучит, так он не на мой карман стучит. Да я бы за эти пять минут да как бы уж насадил бы целых четыре человека — и с ветерком, с ветерком. Эх, я бы!.. — загоревал таксист. И тут же сделал попытку взять в машину какую-то не известно чью красавицу, стоявшую на обочине. Но та отказалась. Тогда таксист скрипнул зубом но от реплик воздержался. И погнал, погнал с дикой скоростью по асфальту, по нашему городу прямо к черту на кулички.
А на этих самых куличках, где раньше лишь бродили домашние козы, выл ветер и лежали на чахлой траве какие-то камни, — там вырос громадный микрорайон из девятиэтажных домов.
— А теперь, друг, нам пора сворачивать вон к тем домам, окна которых все сплошь сияют огнями, — говорю я таксисту.
И тут в такси стало очень тихо.
— Как… как? — пролепетал таксист. — Зачем вы говорите, чтобы я ехал в сторону от асфальта, в сторону по дороге, туда, где могут быть ямы, кирпичи, стекла и неприятности? Давайте лучше я вас высажу здесь, а дальше вы пойдете пешком и своим ходом.
— Товарищ! — сказал я, чувствуя, как закипает жидкость в моих жилах. — Товарищ! А я все-таки попрошу вас везти так, как я это заказывал по телефону, то есть налево. Я бы с удовольствием пошел пешком, но я не могу.
— Почему это вы не можете? Все могут, а вы не можете. Почему это?
— Да потому, что я… я хромый. Я упал со скал. Знаете песню «А когда он упал со скал»? Так это я и упал. Я упал. У меня теперь одна нога короче другой. Понял?
И я замолчал, а таксист опять скрипнул зубом. Ишь, скрипун!
И доехали, представьте себе, очень хорошо. Таксист, правда, все поскрипывал, но это так, ничего.
Я расплатился. И вышел, хромая.
Да. Со стыдом, но признаюсь вам, что я захромал. Я притягивал к себе ногу, переваливался с боку на другой и полз-подползал к углу тетенькиного дома.
А за углом припустил. Я оказался бы мигом у тетеньки, если бы не… если бы не… Если бы не обнаружил в темном проеме подъезда все того же таксиста, который неизвестно как сумел меня перегнать.
— Ну и что? — сказал он. — Хромый! Упал со скал? Не можешь?
Я оробел и отвечаю:
— Не хромый, но не могу. Не хочу. А везти меня к дому вы были обязанные, так как это обговаривалось по телефону.
А тем временем уж и ночь наступила. То светили ясные звездочки, а тут вдруг стало темно. Темно-темно. И таксист, темнея лицом, сказал мне, находясь в темном подъезде:
— Бессовестные люди, — сказал таксист. — Совершенно обнаглевшие, бессовестные люди. Волки. А я-то пожалел. Дай, думаю, прокачу беднягу. Я, конечно, пожалел, но решил проверить. И вот. Вот. Как я ошибся! Как я ошибся! Бессовестные… Трахнуть бы тебя монтировкой. Трахнуть бы, да нельзя. Нельзя. Трахнуть, а? — прошептал он, наклоняясь ко мне.