А равнодушие? А чванство? Всегда! Повсюду! Каждый день!
А необузданное пьянство? А лицемерие? А лень?
То вдруг война, то просто драка. То град, то молния, то гром… Ох, Зевс!.. Каким же он, однако, жестоким был озорником! Тьма провокаций, взрывов злобы… И всюду — он, его рука. От похищения Европы в нелепом образе быка до разных мелких актов мести…
Все эти авантюры вместе, и спесь, и блажь, и хвастовство о доброй мудрости его, о благородстве и о чести не говорят нам ничего.
Кто кого боится
— Скажите поскорее.
Кого боится мышка?
— Она боится кошки,
И больше никого!
— Кого боится кошка?
— Боится злой собаки,
Огромной, злой собаки,
И больше никого!
— Кого боится злая
Огромная собака?
— Хозяина боится,
И больше никого!
— Зато хозяин храбрый!
Кого ему бояться?
— Боится он хозяйки,
И больше никого!
— Но никого на свете
Хозяйка не боится!
Конечно, не боится
Хозяйка никого!
— Ну как же не боится?
Она боится мышки!
Боится только мышки,
И больше никого!
Неизвестные рубаи Омара Хайяма
Недавно, ведя раскопки Неаполя скифского под Симферополем, археологи обнаружили неизвестные рубаи Омара Хайяма.
Время так стерло строчки, написанные его собственной рукой, что от них ничего не осталось. Только номера, стоявшие над четверостишиями, позволили симферопольскому поэту Владимиру Орлову восстановить отдельные рубаи.
За достоверность номеров, впрочем, ручаться нельзя, ибо цифры тоже были стерты веками. Но зато после реставрации, как бы наперекор безжалостному времени, стихи Омара Хайяма зазвучали так, как будто они были написаны вчера, а не девять веков назад.
Реставрация рукописи продолжается.
* * *
Хоть руки мне протягивают боги.
Но я живу в смятенье и в тревоге:
Бывает так протянута рука.
Что от нее протягивают ноги.
* * *
На кладбище веди себя пристойно:
Здесь критик спит — великий и спокойный.
Но возле камня бдительно ходи —
Его носил за пазухой покойный.
* * *
О звезды, мы песчинки среди вас.
Для глаза неприметные подчас!
Хотя песчинку тоже замечают,
Когда она влетает в чей-то глаз.
* * *
Игра — как бой, она ведет к утратам.
Порой король становится солдатом.
Мы видим, что фигуру нужно снять,
А нам фигура отвечает матом.
* * *
Отращивает бороду иной,
Как будто он мудрец или святой.
И кое-кто готов ему молиться,
Не разглядев лица под бородой.
* * *
От мудрого совета не беги:
Врагов на всякий случай береги.
Когда друзья становятся врагами,
Друзьями нам становятся враги.
* * *
«Дурной, как пробка» — сказано умно.
Мы знаем эту истину давно.
Из века в век мы это повторяем
И… затыкаем пробками вино.
* * *
Вокруг двора, красуясь на пригорках.
Стоит забор, качаясь на подпорках.
Не для двора — он служит при дворе.
А при дворе — он где-то на задворках.
* * *
Издалека видать наверняка:
Издалека мы видим дурака.
И умного порою шлем подальше.
Чтоб рассмотреть его издалека.
* * *
Коль белый цвет — он только белый цвет.
Коль черный цвет — он только черный цвет.
И ничего нет общего меж ними.
А если есть — то это серый цвет.
* * *
Вокруг могилы запустенья след —
Никто сюда не ходит много лет.
На памятнике старая табличка,
Которая гласит «Приема нет».
* * *
Ты спишь в земле. Давно угас твой взор.
С вином боролся ты, ведя с ним долгий спор.
И все-таки оно тебя свалило
И не дает подняться до сих пор.
* * *
Терпению нас учат мудрецы —
Седые, престарелые отцы.
Легко терпеть тому, кому осталось
Совсем немного, чтоб отдать концы.
* * *
О Персия моя! Мой край богатый!
Твои плоды алеют, как закаты!
Но почему, базаром проходя,
Я вижу там грузинские гранаты?
* * *
О, где слова такие подобрать
О том, как трудно друга подобрать?
Вставай скорее! Здесь лежать опасно!
Тебя другие могут подобрать!
* * *
Когда поэт поэту угрожал,
Я до утра молился и дрожал, —
Спасибо тебе, Господи, за то, что
Ты дал ему перо, а не кинжал!
* * *
Средь мудрецов считался ты глупцом.
Глупцы тебя считали мудрецом.
И мудрецы глупцами оказались,
Когда ты стал влиятельным лицом.
* * *
Над соловьями сел на ветку чижик.
Был этот чижик выжигой из выжиг!
Хотя сидел он выше соловьев.
Но пел, как прежде, только «чижик-пыжик».