Желая избежать этого, я на своих босых ногах осторожно двигаюсь к нему, стараясь не поскользнуться. Шторм, кажется более суровым в непроглядной ночной тьме, и незначительный приступ страха вновь поражает меня.
В то время как я выхожу, Нейт поднимает взгляд.
— Черт побери, Зои. Разве ты не слышала, что я говорил? — его строгий голос выводит меня из паники, которая одолела меня.
Звуки шторма такие же жесткие, как и его тон, и я отступаю назад.
— Я слышала тебя. Я просто хотела увидеть, что ты делал, — пытаюсь говорить спокойно, но абсолютно уверена, что мой голос больше похож на визг.
Свет исчезает, когда он засовывает телефон в передний карман своих джинсов.
— Могу я подержать твой телефон за тебя?
Он снова раздвигает двери.
— Оставайся там, — говорит он, затем достает что-то, похожее на металлическую штору.
Мне интересно, я наклоняюсь вперед, но остаюсь стоять внутри на влажном полу.
— Тебе нужна помощь?
Нейт упирает руки в бедра и опускает голову. Через некоторое время он смотрит в мою сторону и сквозь вой ветра кричит:
— Нет! Я сказал тебе оставаться внутри.
Я вздыхаю, не удивленная, что его терпение по отношению ко мне на исходе. На самом деле я шокирована тем, что он даже позволил мне вернуться в его дом, но я предполагаю, что бросать меня во время шторма, был не вариант для него.
Нейт тащит в мою сторону большую железку со складками, и они начинают выравниваться, когда прикрывают стеклянные двери. Он двигается с умением, и я не могу отвернуться.
Когда металлические жалюзи полностью растянуты с одной стороны, он делает то же самое с другой. Жалюзи достаточно высоки, чтобы также защитить окна над нами. Как только обе стороны встречаются на середине, он возвращается назад в дом и защелкивает их вместе, затем закрывает и запирает на замок стеклянные двери.
— Мы собираемся остаться в этой комнате сегодня ночью. Это самое безопасное место. Я никогда не задействовал раньше штормовые жалюзи до того, как отключалось электричество, так что эти здесь единственные.
Мне интересно, насколько сильно этот шторм может разыграться, и спрашиваю:
— Оставаясь здесь, мы будем в порядке?
Нейт проводит рукой по мокрым волосам.
— Мы будем в порядке. Не бойся. Шторм не настолько сильный.
Мои зубы стучат.
— Мне не страшно.
Но я боюсь.
В последнее время, я всегда кажусь напуганной.
Его глаза встречаются с моими, и вода стекает вниз по телу.
— Я собираюсь прихватить несколько полотенец и поискать фонарик. Скоро вернусь.
— Ты уверен, что я ничем не могу помочь?
— Да. Просто сиди.
Я киваю и, помогая себе свечением его телефона, двигаюсь к дивану. Скрип его ботинок затихает, и я остаюсь в комнате одна. Я никогда не боялась ураганов, но этот ошеломляет меня. Ветер свищет так громко, и дождь стучит как отбойный молоток. Громкий сокрушительный шум заставляет меня подпрыгнуть, но ругательства Нейта говорят о том, что он, возможно, наткнулся на что-то.
— Нейт, с тобой всё в порядке? — зову я.
— Да, но это был единственный фонарик во всем гребаном доме.
— У тебя есть свечи?
Спустя мгновение, свечение возвращается, и Нейт добирается до меня, неся под мышкой стопку полотенец и одеял.
— Если бы они у меня были, я бы не злился, что уронил фонарик, — он щелкает, явно разочарованный.
Я встаю.
— Видимо, нет. Прости.
Он ставит стопку на журнальный столик и приближается ко мне.
— Ты не должна извиняться. Мой вспыльчивый характер никак не связан с тобой. Меня бесит, что я так плохо приспособлен к такой погоде, когда всю мою жизнь в меня вбивали подготовку к урагану.
— Что ты делаешь, чтобы приготовиться к урагану, кроме как вешаешь жалюзи на окна?
Он сухо смеется.
— Много чего. Вода и запасы еды станут хорошим началом.
— Я никогда прежде не присутствовала при урагане.
— Ну, ты всё ещё не присутствуешь. Поверь мне, это не то.
— Добирался когда-либо близко хоть один ураган к тому месту, где ты жил?
— Да, — вздыхает он.
Моя рука взлетает ко рту.
— Должно быть, это ужасно.
— Я не люблю вспоминать об этом.
— Я могу это понять.
— Нет, не думаю, что можешь, — бормочет он.
Что-то такое в том, что он говорит, заставляет меня дрожать.
— Зак рассказывал мне о нескольких ураганах, которые ударяли близко, но никогда о чём-либо слишком плохом.