Несмотря на дым, громкий шум и общее столпотворение, было ясно, что полицейские побеждают — но смогут ли они захватить и вожака? Роб перевел взгляд на экран компьютера. Держа в руках извивающуюся Лиззи, Клонкерри с хмурым видом пятился к выходу из комнаты. В поле зрения появилась его рука, отключила компьютер, и экран потемнел.
43
Не считая главаря, с бандой было покончено — ее члены либо мертвы, либо серьезно ранены, либо задержаны; двое полицейских получили ранения. Машины «скорой помощи» стояли вдоль дороги; врачи и медсестры были повсюду.
Теперь дом заполонили стражи порядка. Клонкерри, по-видимому, забаррикадировался в спальне наверху. Он снова включил свой портативный компьютер; Лиззи опять была привязана к креслу. Роб видел это с помощью веб-камеры. Настало время решающего поединка.
Журналист смотрел в злобное лицо врага. Плотно сомкнутые улыбающиеся губы производили впечатление, будто его рот прорезан ножом. Зеленые глаза мерцали в полумраке спальни.
Полицейские энергично обсуждали, что делать. Форрестер полагал, что нужно просто ворваться внутрь, взорвав дверь: с каждой секундой промедления возрастает угроза жизни Лиззи. Гардаи были более сдержанны; Дули считал необходимым обсудить и другие варианты. Может, проникнуть в спальню через крышу, тайком.
Роб хотел, чтобы они не тянули, чтобы ворвались прямо сейчас. Он считал, что разгадал психологию Клонкерри. Главарь банды, конечно, понимал, что он покойник, понимал, что не получит Книгу, но хотел прихватить Лиззи с собой на тот свет, причем сделать это самым отвратительным способом: чтобы отец своими глазами увидел ее смерть. Дрожь пробирала Роба до костей, когда он представлял себе, какими методами Клонкерри может умертвить его дочь. Прямо сейчас. Перед камерой.
Форрестер сжал плечо Роба, стремясь успокоить его. Гардаи в очередной раз изучали план дома: дымоход, окна и так далее. Может, бросить гранаты через окна верхнего этажа? Может, маньяка сумеет застрелить снайпер? Их спор безумно злил Роба, хотя он понимал — как только они попробуют хоть что-либо сделать, Клонкерри попытается убить его дочь. Дверь в комнату была прочно заперта на засов и замок. Тупиковая ситуация с единственно возможным исходом. Чтобы прорваться внутрь, понадобится две-три минуты. Как только полицейские начнут ломать дверь, преступник возьмет сверкающий нож и отрежет девочке язык. Выколет глаза. Рассечет артерию на бледном горлышке. Обезглавит…
Латрелл пытался не думать об этом. Салли беззвучно плакала. Их дочь, по-видимому, тоже. В дальней части «картинки» на экране журналист видел, как вздрагивают плечи Лиззи.
Салли вытерла мокрый нос тыльной стороной ладони и сказала то, что было у Роба на уме.
— Это тупик. Он убьет ее. О господи…
Журналист стиснул зубы. Его бывшая жена права.
Клонкерри на экране время от времени снова начинал говорить, и так на протяжении вот уже двадцати минут; его разглагольствования звучали странно, иногда почти бессвязно.
В данный момент он рассуждал о холокосте.
— Ты никогда не задумывался, Роб, почему Гитлер занимался подобным? Это было колоссальное человеческое жертвоприношение, разве нет? Я имею в виду холокост. Знаешь, как евреи называют его? Shoah. Всесожжение. Shoah означает всесожжение. Они подверглись всесожжению — точно так же, как сами жиды когда-то приносили своих младенцев в дань Молоху. В ben hinnom. В долине Смертной Тени. Да, именно здесь и мы с тобой, Роб, — в долине Смертной Тени. Где сжигают маленьких детей.
Маньяк облизнул губы. В одной руке он держал пистолет, в другой нож. И продолжал говорить.
— Великие люди всегда жертвуют другими. Наполеон переходил через реки по телам своих утонувших солдат. Сначала приказывал им бросаться в реку и тонуть, а потом использовал окоченевшие трупы как мост. Поистине великий человек. Был еще Пол Пот, в порядке эксперимента уничтоживший в Камбодже два миллиона своих соплеменников. Два миллиона, Роб. Это сделали красные кхмеры, а они, между прочим, были буржуа, верхний слой среднего класса, люди образованные и просвещенные.
Роб покачал головой и отвел взгляд от экрана. Клонкерри усмехнулся.
— Ах, ты не хочешь говорить об этом! Неудобно! Но тебе придется говорить, Роб. Взгляни в лицо фактам. Все политические лидеры мира в той или иной степени имеют склонность к насилию, то есть являются садистами. В Иракской войне мы сражались за свободу, да? Но сколько народу убили при этом кассетными бомбами? Двести тысяч? Полмиллиона? Мы просто ничего не можем поделать с собой, верно? Современное прогрессивное общество все равно продолжает убивать. Просто убивает более эффективно. Тут мы, люди, очень преуспели, потому что нами всегда руководили убийцы. Всегда. Что такое с нашими лидерами, Роб? Почему они всегда льют кровь? Что за потребность такая? Они кажутся безумными, но чем на самом деле отличаются от тебя и меня? Какую потребность ты испытываешь в отношении меня, Роб? Неужели не строишь в воображении сцен расправы? Сварить в масле? Исполосовать бритвой? Спорим, ты представляешь себе это. Все умные люди, сообразительные парни — все они убийцы. Все мы убийцы. Так что же с нами не так, Роб? Может, что-то… заложено в нас, а? — Он снова облизал губы. — Но я устал от этого, Роб. Я ни на миг не поверил, что Книга у тебя или ты знаешь, где она. Думаю, глупой мелодраме пришел конец.