Этого места не заметил бы случайный взгляд; его мог найти лишь тот, кто искал специально, зная, что ищет. Форрестер присел на корточки и принялся голыми руками выкапывать дерн. Он действовал против всяких правил, но просто должен был выяснить все немедленно.
Через несколько секунд пальцы коснулись чего-то холодного и твердого — но это был не камень. Он извлек находку из ее неглубокой могилы и обтер о траву. Это оказался маленький стеклянный флакон, наполненный жидкостью цвета темно-красного рома.
25
Улицы были красны от крови. Роб шел по старому городу, чтобы встретиться с Кристиной в караван-сарае. Сгущались сумерки. Везде, куда ни глянь, была кровь — на тротуарах, на стенах, в водостоках. Местные жители чуть не поголовно резали овец, коз и делали это публично, прямо на улицах. Роб предположил, что происходящее являлось частью того праздника, о котором упомянула Кристина; тем не менее картина действовала на нервы.
На углу возле башни с часами он остановился, глядя на мужчину, который пытался удержать белую козу между ногами в мешковатых черных шароварах — традиционной курдской одежде. Стиснув животное коленями, курд вынул изо рта дымящуюся сигарету, положил ее на стоявшую рядом табуретку, взял нож с длинным блестящим лезвием и всадил в брюхо козе.
Животное громко завопило. Однако на мужчину это никак не подействовало. Он взял сигарету, затянулся разок и вновь положил окурок. Из разреза текла кровь. Мужчина наклонился, поморщился и яростным движением полоснул ножом по всей длине дрожащего бело-розового брюха козы. Кровь ручьем хлынула на дорогу. Коза больше не орала и не билась, а лишь жалобно постанывала. Веки с длинными ресницами трепетали; она умирала. Мужчина раздернул края страшной раны, и из живота вывалились внутренности. Бледные кишки аккуратно ссыпались в пластмассовый таз, предусмотрительно поставленный на тротуар.
Роб пошел дальше. Кристину он отыскал в сводчатом проходе, который вел к караван-сараю. Очевидно, удивленное и растерянное выражение его лица сказало археологу все.
— Курбан-байрам, — пояснила она. — Последний день хаджа.
— Но почему козы?
— И овцы.
Кристина взяла его под руку, и они пошли по многолюдным улицам, прилегавшим к базару. Отовсюду наплывали запахи еды. Жареной козлятины и вареной баранины.
— Это так и называется: праздник жертвоприношения. Его отмечают в память Авраама и несостоявшегося жертвоприношения Исаака.
— Как же, Курбан-байрам… Его отмечают и Египте, и в Ливане. Я хорошо с ним знаком; только там его называют Эйд… Но, — Роб покачал головой, — там не убивают животных на улицах! Этим занимаются где-то внутри и не брюхо вспарывают, а перерезают горло…
— Да, — кивнула Кристина. — Для жителей Урфы это особый, местный праздник. Потому что Авраам родом отсюда. — Она улыбнулась. — И потому торжество получается таким… кровавым.
Они дошли до небольшой площади, по краям которой располагались несколько чайхан и кофеен, где мужчины покуривали кальян. Многие из них ради Курбан-байрама надели длинные мешковатые черные курдские шаровары. На других были специальные вышитые одеяния. Сидевшие рядом с ними женщины сверкали украшениями и серебряным шитьем на праздничных пурпурных платках. На некоторых красовались сделанные хной татуировки — открытые кисти рук и ступни были обильно, вычурно раскрашены; на платки женщины нацепили массу серебряных побрякушек. Чрезвычайно колоритное зрелище.
Но Роб и Кристина пришли сюда не для того, чтобы смотреть по сторонам.
— Вот. — Кристина кивком указала на небольшой домик, укрывшийся в тени возле дороги. — Здесь живет Бешет.
Накопленная за день жара утекала с улиц, словно вода после наводнения. Роб сжал руку Кристины.
— Удачи.
Кристина пересекла улицу и постучала в дверь. Латрелл подумал о том, сколь необычным и пугающим может показаться Бешету приход западной женщины к нему домой. Когда хозяин открыл дверь, Роб вгляделся в его лицо, увидел на нем удивление и тревогу, которые, правда, тут же сменились щенячьим обожанием. Теперь Роб не сомневался: Кристине удастся выяснить код.
Журналист вернулся на площадь и осмотрелся по сторонам. Его окликнули несколько ребятишек, бежавших куда-то со снаряжением для фейерверка:
— Эй, американ!
— Привет!
— Счастливого Байрама!
Дети рассмеялись, как будто поддразнивали диковинного и опасного зверя в зоопарке, и помчались дальше.
Мостовые все еще были красными от крови, но резня прекратилась. Усатые курды, посасывавшие мундштуки кальянов за столиками кофеен, приветливо улыбались Робу. Шанлыурфа, решил он, очень странное место. Чрезвычайно экзотическое, временами враждебное; и тем не менее ему редко приходилось встречать столь приветливых людей, как здесь.