Пар поднимался облаком из открыто10 капота.
- У тебя здесь все будет в порядке? Справитесь?
- Да, конечно, - ответила Джеки. - Я позвонила в автоклуб. Они уже едут. Поднимись и отдай это доктору, - она кивнула на пакет с пробиркой, - и скажи ему, я буду через несколько минут.
Она ухмыльнулась. Митч ухмыльнулся тоже.
- Надеюсь, что сработает в этот раз, - произнесла она.
- Я тоже надеюсь. Для меня это много значит.
- Для меня тоже, - сказала она, положив ладонь ему на руку.
После каждой встречи после имплантации Элейн рассказывала Митчу, как ей нравится это гладкая коротышка с мягким лицом, какой она хороший человек. Сейчас, глядя на Джеки, он поверил этому. Оценивая ее психоаналитические качества, юрист неоднократно подчеркивал, как высок ее альтруизм.
Митч не ожидал встречи с суррогатной матерью. Помимо первого знакомства - которое было - сейчас казалось, давным-давно, глубоко в прошлом - они никогда не разговаривали. Элейн всем занималась сама. Приняла окончательное решение, на какой женшине остановиться, и расписание встреч с доктором. А вот сейчас, стоя в пещерном подземном пространстве парковки медицинского здания, глядя в глаза Джеки, сознавая, кем и чем она станет в его жизни, если все пойдет, как запланировано. Митч был захлестнут волнением. Сестры настаивали, чтоб он сделал это - родил ребенка его крови, его генов, его плоти. Но, несомненно, они должны быть, как и он чувствовал, что это как-то вторгается в таинство и священность брака.
- Зачем ты пошла на это? - он услышал, как задал ей этот вопрос, и поразился, что задал его.
- Наверное, потому что это придаст моей жизни какое-то значение, - ответила она. - Я верю, что это одна из вещей, которые я могу предложить миру. Никто мной не манипулирует, Митч. Я хочу и очень хочу подарить паре ребенка, и если я не сделаю это для вас, я сделаю это для другой пары. Ты можешь не уважать меня, так как, наверняка, у тебя есть определенные идеи и ценности, как женщины должны себя вести и блюсти. Не совершай ошибки в суждении: ты не используешь тело низкопробной коровы против ее воли или потому, что ей нужны 10000 баксов платы. Хотя, конечно, баксы не помешают.
- Я никогда не думал ...
- Дай мне закончить. Уверена, не думал, но в случае, если это приходило тебе на ум или придет, я хочу, чтобы ты знал, я так же заинтересована, как и ты.
- Рад это слышать, - Митч вдруг осознал, что она продолжает держать его руку.
- Конечно, я бы солгала, если бы стала уверять, что эта часть - одно удовольствие и развлечение. Докторская часть - все доктора одинаковы -- оплодотворение, имплантация - некомфортна, но то, что я забеременею - вот что помогает мне пройти через это. Забеременею, Митч. Ты хоть понимаешь, как эго замечательно? Конечно, не понимаешь. Но я понимаю, потому что помню, как я чувствовала, когда носила Томми. Земля вращается вокруг этого. Я создаю внутри своего тела еще одно человеческое существо. Одна эта мысль делает каждую минуту дня - даже если я гуляю, или прикорну - продуктивной, творческой, созидательной и важной.
Ее рука сжимала его руку немного тверже сейчас, а в прелестных глазах, того же цвета, что и у Элейн, наворачивались слезы.
Белый грузовичок автоклуба подрулил к парковке, и водитель остановил его рядом с машиной Джеки. Она отпустила руку Митча, нашла в сумочке клубную карточку и передала молодому человеку, вышедшему из грузовичка.
- Почему бы тебе не пойти к врачу, - через плечо сказала она Митчу. - Скажи медсестре, я буду как только закончу.
- Ничего, - Митч спокойно облокотился на зеленый Ягуар. - У меня есть в запасе пара минут. Я подожду тебя.
Две недели спустя юрист позвонил в магазин сообщить, что Джеки забеременела. Трубку взял Митч,- и когда Элейн услышала, как он сказал "Прекрасно! У меня будет ребенок", она поспешила в офис. Обняв ее рукой, он кивал юристу в трубку, напоминавшему ему детали их контракта с Джеки. Следующий большой медицинский счет будет за амниосентесис, который сделают между 15-ой и 17-ой неделями беременности.
Элейн чувствовала, что от возбуждения тело его дрожит. Когда он спросил: "Джеки чувствует себя хорошо? Мне позвонить ей? Утром она больна? Ее тошнит? Что-нибудь ей нужно?", она улыбнулась ему. Но одновременно неприятное чувство зависти, смешанное с гневом, проникло в нее. Сначала в затылок, повисло там и пустило щупальца в плечи.
Забота Митча состоянием Джеки была совершенно логична. Тогда почему ей больно?! Ей был ненавистен экстаз на его лице, когда он пересказывал, что юрист только что сказал ему: "Ее грудь уже на два размера больше, чем обычно", - и он рассмеялся. "Грудь Джеки", - подумалось ей. - "Я слушаю, как мой муж и еще другой мужчина обсуждают грудь другой женщины".
Ее повело. Зачем она на это согласилась? Как ей выжить эти девять месяцев? Она слегка тронула руку Митча, промямлив: "Я еду домой". Она надеялась, что это заставит его повесить трубку и сказать: "Нет, нет! Давай отпразднуем! Давай куда-нибудь завалимся пообедать с шампанским". Но он кивнул, махнул рукой, попрощавшись, и весь свой интерес вновь обратил на юриста на телефоне.
Элейн забралась в свой BMW, не зная, что делать, чтобы остановить то гадливое чувство, которое должно бы быть радостным. Она не поехала домой, а поехала в Санта-Монику, припарковалась и сидела на песке пляжа, наблюдая за волнами. Возвратившись около 6-ти, она обнаружила вазу с 24-мя розами и записку "Спасибо за то, что ты у меня замечательная жена. Люблю тебя, малышка. М.".
Тошнота, похуже, чем та, которую она испытывала при химиотерапии, поднялась в ней. Она все еще присутствовала это тошнота - неделю спустя на семейном обеде с сестрами Митча, когда Бетси подняла и провозгласила: "За дитя и за здоровье женщины, которая носит его". Элейн показалось, что глаза обратились на нее. Ей хотелось встать и не видеть их всех, не видеть его упоенных собой сестер, каждая из которых имела по трое детей, не видеть их заносчивых мужей, похлопывающих Митча "ну-ты-мачо-чертов-сын", как это делают всегда мужчины, поздравляя друг друга с сексуальными успехами.
Но самое худшее - ее собственная зависть. "Все будет хорошо", - говорила она себе. - "Только 9 месяцев. Потом Джеки полносгью исчезнет из нашей жизни. Но у Митча будет ребенок - его плоть и кровь. Я выдержу". Она еще не знала, что ее боль лишь стартовала.
17
Когда Гарви Фельдман встал попр1гнетствовагь Рика 1"айзмана, известнейшего кинодиректора, по красному лицу секретарши, введшей его, он догадался, что Рик заигрывал с ней.
- Так что же привело вас сюда? - спросил он, пока Рик устраивался в кожаном кресле.
- Хочу обсудить вопрос открытого усыновления.
- Какой из его аспектов?
- Необходимые условия.
- Мать ребенка или усыновляющих родителей?
- Родителей.
- Необходимые условия: какими качествами должны обладать родители усыновители и соответствуют ли эти качества тому, что хочет мать для своего ребенка.
- Что вы имеете в виду?
- Я осуществлял усыновление одинокими родителями, усыновление геями-супругами и несколькими парами, которых гос.учреждения посчитали бы слишком старыми для усыновления.
- Насколько старыми?
- Сорокалетними. Хотите послушать эти истории? Моя записная книжка заполнена ими.
- Мне почти 50.
- Ну и что?
- Это что, невозможно?
- Не понимаю ...
- Что считается "слишком стар"? - Рик подался вперед.
Налицо Гарви Фельдмана упал просвет:
- Вы хотите обсудить вопрос усыновления? Вы сами хотите усыновить? - смесь разочарования и удивления прорвалась в его голосе.
Рик понял, что молодой юрист с амбициями и фантазиями шоу-бизнеса подумал, что пришел он сюда поговорить о тех историях, котор1яе можно конвертировать в фильмы.
-Да, я хочу усыновить ребенка, - ответил Рик.
- Что вас привело?
- - Приближающееся 50-летие. Определенная уверенность, хоть и разбивающая сердце, что "твоя женщина", которая бы полюбила навсегда, вовсе не ждет за углом или в другом месте растолстевшего, изработавшегося, вечно в заботах о кино директора, который бы воспользовался ее детородным телом. У меня появилось отчаянное желание создать своего рода семью. Родители мои погибли в авиакатастрофе в 50-е годы. Бобо - мой единственный живой родственник.