— Кто-то пытался задушить ее, — сказал Херст. — Этот человек что-то искал. Квартира мисс Кинг перевернута вверх дном. Вы знаете, чего он хотел, мистер Шуп?
Макс Шуп не ответил.
Херст медленно пересек комнату и остановился возле кресла Шупа.
— Ваш юрист мертв, его подруга серьезно ранена. Это не совпадение. И нельзя просто отмахнуться от этого. Лучше будет, если вы расскажете нам, что происходит в «Салливан и Кромвелл», пока не погиб кто-нибудь еще.
Шуп скривил рот.
— Мне так и хочется сказать, что на все дальнейшие вопросы я буду отвечать только в присутствии своего адвоката. Но я самюрист, не так ли? Так что этот номер не пройдет.
Он определенно защищал кого-то или что-то: коллегу, юридическую фирму, себя? Херст ждал, его взгляд был сосредоточен на неподвижном лице юриста. Он буквально чувствовал, как Шуп составляет свои осторожные ответы.
— Можете ли вы пообещать мне, что все сказанное мною, не покинет пределы этой комнаты?
— Нет, — с сожалением покачал головой Буллит. — Мой первый долг — служить президенту, Макс, и ты это прекрасно знаешь. Но я могу сохранить твое доверие, не нарушая его— и я это сделаю. Слово джентльмена.
— Если у меня будет хоть один повод поверить, что Филиппа Стилвелла убили и что в этом замешаны вы, — сказал Херст, — я сделаю, черт, все возможное, чтобы увидеть вас на виселице, мистер Шуп. Слово джентльмена.
— В этой стране для этого используется гильотина, — Шуп придержал шляпу за край пальцем, не меняя выражения лица. — Очень хорошо, я воспользуюсь этой возможностью. Вы знаете, что Фостер Даллс, наш управляющий партнер в Нью-Йорке, официально закрыл парижский филиал в прошлом сентябре, когда между Германией и Францией была объявлена война.
— Но вы все еще каждый день ходите на работу. И прошло восемь месяцев. Что вы там делаете?
— Превращаем сено в золото. Пока немцы не ворвались во Францию и не превратили его в дым.
— Что это значит?
— Еврейский бизнес, еврейские банки. Еврейские компании, которые управляют некоторыми из самых влиятельных корпораций в Европе. Миллионы долларов активов и биржевые и финансовые взаимоотношения будут поставлены под угрозу, когда нацисты вторгнутся во Францию, что, как мы все знаем, они и сделают через несколько недель.
— Но Гитлер конфисковал у евреев бизнес, — возразил Херст. — Так произошло повсюду: в Чехословакии, Австрии, Норвегии, самой Германии.
— Точно, — согласился Шуп. — Именно поэтому последние восемь месяцев мы работали день и ночь от имени наших еврейских клиентов. Подделывая бумаги, по которым все их активы и финансовые и деловые материалы в настоящее времяпринадлежат владельцам из нейтральных стран. Из Швеции, например. Испании или Португалии. А в некоторых случаях даже из США.
— Вы думаете, нацисты потерпят это, когда проследят происхождение бумаг?
Шуп мягко взглянул на него.
— Национал-социалистическое правительство всегда уважало собственность нейтралов. Фокус в том, чтобы заполучить достаточно нейтраловна свою сторону. Мы должны найти партнеров-финансистов, готовых исполнять функцию поддерживающих компаний в смутный период. Это было сложно. Фальшивая передача прав имеет определенную долю риска — или губительное увлечение благотворительностью. Семья Валленберг очень помогла нам в Швеции, но они крайне практичны, и мы не можем быть уверены, что они будут соблюдать договоренности после окончания войны.
— Как это?
— В каждом случае существует негласное условие о том, что когда война закончится, еврейские партнеры получат свои активы обратно.
— И ваши еврейские клиенты готовы пойти на это?
Шуп кивнул.
— Некоторые да. Те кто работали с нами дольше всех, и те, которые отчаялись. Есть и другие… Я заметил, нежелание верить в самое худшее. Желание считать, что Франция остановит немцев и бизнес пойдет своим путем, как прежде. Своим я нарисовал другую картину будущего, но не все они следуют моим советам.
— Даллс в курсе того, что вы делаете?
— Да, — улыбнулся Шуп. — В конце концов это — бизнес. Фостер знает, как делать деньги, лучше, чем кто-либо в мире.
Буллит засмеялся.
— Не только он.
— Филипп Стилвелл работал над проектом по переводу еврейской собственности? — спросил Херст.
— Да.
— Мог ли кто-нибудь убить его из-за этого?
Шуп сложил руки, словно Поуп, провозглашающий доктрину невиновности.
— Убить Филиппа, чтобы предотвратить перевод имущества некой компании, вы хотите сказать? Конечно, есть менее радикальные способы. Например, подождать недельку до прихода немцев и совсем нас прикончить.
— Вы были в квартире Стилвелла прошлой ночью, — настаивал Херст. — Почему?
— Филипп просил меня прийти. Он хотел обсудить личное дело.
— Дело Роже Ламона.
Впервые Шуп сам того не желая скользнул взглядом по лицу Херста. Он не ожидал такой атаки; он думал, что полностью удовлетворил их этим бредом про перевод имущества.
— Дело Ламона нельзя продолжать,— процитировал Херст. — Это аморально, это нелегально, и это потопит всех нас.
— Я не думал, что вы шпион, мистер Херст, — Шуп резко поднялся со своего места. — Это был частный разговор между Филиппом и мной. Я думал, что имею дело с честными людьми.
Херст достал из нагрудного кармана сложенный лист бумаги.
— Стилвелл послал это мисс Кинг перед смертью. Она отдала это мне прошлой ночью. Он был еще жив, когда вы приехали на Рю Риволи вчера ночью?
Шуп колебался. Он бросил взгляд на Билла Буллита, который сидел в своем кресле за столом и смотрел в потолок, терпеливо ожидая развязки драмы. Шуп вздохнул.
— Если вы говорили с Салли, вы знаете, как я нашел его, — он провел тонкой ладонью по глазам, вспоминая. — Я не мог поверить, я никогда не думал, что Филипп… Сначала я решил, что это самоубийство. Нечто, чем он решил бросить мне вызов, хотя никогда в жизни я не смогу сказать, почему. Но теперь я уже не знаю…
«Так как если он действительно был убит, ты — подозреваемый номер один», — подумал Херст.
— Кто-нибудь еще был в квартире, когда вы пришли туда?
— Нет. Дверь была приоткрыта. Я вошел и увидел тело, висящее на люстре и скорчившееся в очень странной позе, мужчина с высунутым языком; я никогда не видел ничего подобного, даже во время последней войны, и я позвал Филиппа. Не получив ответа, я заставил себя войти в спальню….
— Он был теплым?
Брови Шупа слегка поднялись.
— Простите?
— Вы касались кожи Стилвелла? Он был еще теплым?
— Я… Да, я дотронулся до шеи Филиппа, слева, мне кажется, и попытался нащупать пульс. Ничего. Но он был теплым, да.
— Что вы тогда сделали? Налили себе выпить?
— Что?Нет, боюсь, я… ушел. Я пошел вниз поискать консьержку, мадам Блум, и попросить ее вызвать полицию. А все остальное вы знаете.
Последовала короткая пауза.
Затем Буллит уронил стул и спросил хрипло.
— Ламон. Как насчет Ламона?
— Я не знаю. Я никогда о нем не слышал. Филипп был мертв.
— Но вы наверняка догадываетесь, — квадратная голова Буллита угрожающе наклонилась вперед, глаза, не мигая, смотрели прямо в лицо Шупу. — Расскажите мне об этом парне. Он из Нью-Йорка, верно?
— Да. Изучал юриспруденцию в университете Колумбии. До этого Принстон. Капитан университетской команды. Не был женат, но всегда пользовался популярностью у женщин — одна из причин, по которой он переехал в Европу. Роже отказался от партнерства прошлой осенью и уплыл в Канаду. Британцы дали ему звание майора, я полагаю.
— Как воспринял это старый Фостер Даллс?
Шуп колебался.
— Конечно, Фостер не интересовался этим. Но, думаю, и не одобрял. Он разослал предупреждение о том, что те, кто уйдет из фирмы, чтобы отправиться на войну, по возвращении не будут приняты на прежнюю работу.