Джо Херст не стал сразу задавать следующий вопрос. Он достал из нагрудного кармана носовой платок и предложил его Салли. Значит, она плачет; должно быть, это реакция на боль или на то, что к ней вернулось сознание, или на осознание того, что произошло с Филиппом — внезапно воспоминание о мертвом теле Филиппа снова вернулось к ней, и она заплакала еще сильней, охваченная беспомощным отчаянием.
— Это из-за Филиппа? — она всхлипывала, вытирая лицо. — Это из-за него они пытались убить меня?
— Я думаю, они что-то искали в вашей квартире, — сказал Херст. Веселость и уверенность исчезли из его голоса, и он снова превратился в бесстрастного дипломата. Она сочла, что не очень уместно возвращать ему промокший платок, который он дал ей, и потому крепко сжимала его между пальцами. «Он искал что-то. Копался в моих вещах».
— Значит, — сказала она осторожно, — что бы они ни искали, этой вещи не было в квартире Филиппа. Иначе он не пришел бы ко мне.
— Возможно, это так. Филипп отдавал вам что-нибудь на хранение, мисс Кинг? Документ? Что-то из юридической фирмы, может быть?
Она покачала головой.
— Ничего, даже кольца.
Графиня приехала в свою парижскую квартиру в десять часов утра и остановилась у входной двери с собственным ключом в руке. Ее шофер Жан-Люк вынимал ее вещи из багажника автомобиля, который она предпочитала водить сама, и почтительно стоял вместе с ее горничной на расстоянии трех футов за спиной графини, пока она возилась с непокорным ключом. Когда она распахнула дверь и, пройдя в фойе, начала снимать перчатки и шляпу, на ее изящном кукольном личике были заметны следы усталости из-за раннего часа отъезда и смены часовых поясов, из-за удручающих новостей с фронта, которые она узнала по приезде в город. Жан-Люк остановился в дверях квартиры графини и произнес равнодушно: «Мадам».
Она повернула голову и, ей хватило несколько шагов, чтобы оказаться рядом с ним: с неподвижным от изумления лицом она рассматривала спящую в ее кровати пару. Вызывающе пахло сексом, выпивкой и табаком.
— Очень хорошо, Жан-Люк, положи сумки в комнату господина Ле Конта, — сказала графиня ровным голосом, но, когда отвернулся, он подумал, что ему послышалось взрывное «batard» [16], сказанное графиней шепотом.
Глава десятая
Как и многим парижанам, Пьеру Дюпре надоел долгий экономический кризис, и он наполовину симпатизировал Гитлеру. Это было не потому, что социалисты под руководством Блума не давали никаких поблажек Франции — может быть, сейчас было самое время дать фашизму шанс. И в этой войне, в которую они ввязались, все из-за чьего-то обещания Польше, стране, которую Пети никогда не видел и никогда не хотел видеть! Безусловно, сепаратный мир был выходом из ситуации. Больше никаких боев с Англией, которых он повидал достаточно, когда ему было семнадцать, и он работал врачом в траншеях где-то под Верданом. Нет, Пети уже говорил Херсту: отдайте Эльзас Адольфу и верните парней домой.
Но из-за отступления французской армии этим утром он был в раздражении. Вспоминал старые времена. Себя самого, с открытым ртом, во Фландрии, и облако горчичного газа в воздухе.
Во всем были виноваты дети, он был уверен в этом, — все эти пустые, испуганные и глупые лица, смотревшие на него из окон госпиталя. Им было от полутора до двенадцати лет, некоторые из них теперь сироты и живут в чужом городе, их безопасный голландский мирок превратился в ад под атаками мессершмиттов. Медсестры рассказали ему, что многие матери погибли — голландки, фламандки — они подставляли под пули себя, защищая детей. Пети был знаком звук пули, проходящей через плоть, отскакивающей от стальных рам и врезающейся в пухлое кожаное сиденье. Пять поездов было обстреляно, когда они убегали на юг через Бельгию, и морг заполнялся быстро; для опознания на Лионском вокзале была организована временная площадка. Конечно, некоторые семьи были просто разделены: мать в больнице, дети оставлены где-то в окровавленных вагонах; но в той парижской суматохе, и при том давлении, которое оказывало правительство, требуя, чтобы всех беженцев немедленно отправляли в провинцию, как знать, встретятся ли они когда-нибудь?
— Что слышно, Пети? — спросил Херст, выезжая в большой машине из больницы для иностранцев. — Кто-нибудь из нас выберется живым?
— Вам нужно собирать вещи, босс, — ответил он. — Сейчас. Взять машину и бежать на юг, пока не закрыли дороги. Это не ваша война.
— Буллит мне не позволит. Для него это — предмет гордости: «Ни один американский посол никогда не бежал из Парижа».Что означает, что никто из сотрудников не может уехать. Он пообещал ФДР [17]не высылать его, если правительство распустят. Я думаю, он надеется на мученическую смерть на баррикадах нацистов. Он уже продиктовал письмо президенту, которое следует отправить в случае его смерти.
— Это не тема для шуток, — возразил Пети, — Вы слишком молоды, чтобы помнить прошлую войну. Чертовы фрицы — просто мясники, поверьте мне. Конечно, мы будем защищать город до последнего вздоха, но танки… Если фронт уже прорван…
— Есть одна большая проблема с линией Мажино, — объяснил Херст. — Она не такая длинная. Рядом с Арденнским лесом есть небольшая брешь, и если Гитлер отправит свои танки туда, мы все обречены. Те кто сидят там, дома, представляют себе нечто вроде Великой китайской стены, а на самом деле граница с Бельгией — это всего лишь ряд оборонительных башен с сигнальными флагами и азбукой Морзе. Вы, французы, привыкли к окопной войне и пехоте. Но грядущая война будет в воздухе.
Воздушная война.Это означало бомбы, старинные здания Парижа будут разрушены, как на кадрах польских кинохроник, которые видел Пети. Клоки волос и обломки костей, воткнувшиеся в кожаные сиденья поездов, трехлетние дети, раненые и парализованные ниже пояса. Пети достал кисет с табаком и папиросную бумагу, одной рукой закрутил сигарету, а другой ощупал пистолет в кармане. Он взял его с собой, чтобы защищать босса; говорили, что беженцы воруют машины и откачивают бензин. Пети нравилась машина босса, темно-синий «Бьюик 37», привезенный из Нью-Йорка на корабле «Нормандия», двухместный, с откидным верхом, с задним сиденьем и хромированной решеткой радиатора, широкой и длинной, как нос океанского лайнера. «Уехать из Парижа. Собраться и уехать. Я не смогу смотреть, как "бьюик" прошьют очередью из автоматов».
— Если немцы придут с воздуха, лучше, если у нас будут те самолеты, которые обещал l'ambassadeur [18], — предположил он, внимательно Посмотрев на Херста. — Говорят, их две или три тысячи. Ожидаются со дня на день.
Херст не ответил. Он обгонял запряженную лошадьми повозку, груженую мебелью, но, в любом случае, ответить было нечего. Хвастаясь, Буллит рассказал премьер-министру Рейно, что Соединенные Штаты могут предоставить им воздушный флот, но у Рузвельта не было двух тысяч самолетов, чтобы одолжить их Франции и даже Черчиллю, не говоря уже о нейтралитете Америки, о движении Линдберга [19]«Америка прежде всего» и о борьбе президента за переизбрание на осенних выборах. Пети понимал, что из-за Атлантики помощи ждать не приходится. Но когда его copains [20]или соседи просили, он намекал на то, что это — секретные сведения. План на случай непредвиденных обстоятельств. Уверенность, на которую у него не было права. Он предупредил свою Эммелин, чтобы та в любой момент была готова уехать на побережье.
Парижский морг находился там же, где и всегда, сразу за набережной Рапе в двадцатом округе, недалеко от Лионского вокзала, куда прибыл один из обстрелянных бельгийских поездов, груженый ранеными и убитыми. На другом берегу Сены напротив морга в радиусе двух миль находились пять больниц, и Херст должен был посетить их все. Он вел машину, а Пети бормотал что-то о мессершмиттах и Вейгане [21]и марш по марнским болотам [22]двадцать лет тому назад. Херст наполовину слушал, наполовину следил за движением, которое было плотнее обычного. Париж пребывал в движении, по улицам ехали машины с привязанными к крышам матрасами. У некоторых из автомобилей были бельгийские номера, но большинство тех, кто мог уехать из Брюсселя на юг, уже сделали это, промчавшись через город под покровом темноты. Он вспомнил о жене, которая осталась в Риме и которую он не любил. Последний раз он получил он нее весточку месяц назад, когда Норвегия сдалась немцам. Она пребывала в отчаянии, так как у нее не было документов, чтобы уехать в Нью-Йорк, и спрашивала, не может ли Херст или посольство помочь ей. Он не ответил тогда на ее письмо, и теперь, глядя на беженцев, везущих вещи на тележках и колясках, он чувствовал угрызения совести и свою вину.
19
Линдберг, Чарлз Огастес (1902-1974), авиатор, общественный деятель; был одним из основателей Комитета «Америка прежде всего» и занимал пронацистские позиции. — Примеч. ред.
21
Максим Вейган (1867—1965)— французский генерал, был одним из организаторов французского нацистского движения 30-х годов двадцатого века. — Примеч. ред.
22
Сражение на реке Марна 5-12 сентября 1914 между англо-французскими и германскими войсками во время Первой мировой войны. — Примеч. ред.