Она постаралась придать лицу невозмутимое выражение, хотя ее сердце забилось быстрее. Шуп был одет в темное пальто и аккуратно завязанный белый шелковый шарф, и на секунду она снова пережила то мгновение, когда стояла в дверном проеме своей квартиры, а к ее горлу тянулась пара рук.
— Салли, дорогая, — он протянул ей руку, она была сухая и прохладная на ощупь. — Я так сожалею о случившемся. Одетт очень зла на меня. Я ни за что не должен был отпускать вас той ночью одну домой.
— Но что вы могли сделать? — резонно ответила Салли.
— Да, — он надул губы. — Я понимаю, вы не поехали сразу к себе домой. Вы заехали… в посольство.
— Да, — Салли вспыхнула, впервые осознав, как воспринял Макс Шуп ее импульсивный визит в резиденцию посла — хотя она и не доверяла Шупу и подозревала в убийстве каждого работника «С. и К.». Но кем он ее считает: маленьким ребенком, которого надо контролировать и выговаривать за то, что она не послушалась папочку? Ее смущение переросло в гнев. Мужчины, они всегда пытаются руководить моей жизнью…
— Тем вечером, увидев Филиппа, мне стало так одиноко, — четко произнесла она. — Все эти французские полицейские, они выгнали меня из комнаты, даже не ответив на вопросы… Мне нужно было поговорить с кем-нибудь из американцев. Беспристрастный слушатель.
— Я понимаю, — взгляд Шупа равнодушно блуждал по изгибам ее шеи, как будто он разглядывал барельефы в Лувре. — Не очень умно оставаться одной. Я пообещал Одетт привезти вас прямо к нам, чтобы вы могли нормально поесть и выспаться на удобной кровати. Вы взяли с собой свои вещи?
— Я лучше поеду домой, — ей было стыдно за свою грубость, — я очень устала, Макс. Сегодня из меня плохая компания, и из вещей у меня только этот халат.
— Глупости, — его холодные пальцы схватили ее за локоть. — Одетт не будет со мной разговаривать, если я приеду без вас. Она одолжит вам какую-нибудь одежду.
В ее душе появилась тень сомнения. От него невозможно было отделаться, тем более он оплатил больничный счет. Конечно, все из-за Филиппа: Шуп хотел помочь невесте Филиппа, если не смог предотвратить убийство.
— Меня не убедили, — сказала она быстро, когда они спускались по лестнице, — факты насчет смерти Филиппа. В гостиной были бокалы…
— Обо всем этом уже позаботились, — прервал ее Шуп, — я говорил с полицией сегодня утром. Они признали это несчастным случаем. Они готовы вернуть останки.
— Но…
Он холодно посмотрел на нее.
— Скандала не будет, Салли. Я забронировал тебе билет до Нью-Йорка на торговом корабле «Клотильда», который отходит из Шербура. Вы отплывете вместе с телом Филиппа на борту в четверг днем.
— В четверг?Я не готова уехать из Франции всего через два дня. А как же моя работа… и все мои вещи…
— Я отправлю кого-нибудь к вам на квартиру, чтобы все собрать, — сказал Шуп. — Вы останетесь с нами до отъезда.
— Но мне нужно домой!
— Зачем? — его взгляд пронзил ее, так что она невольно отступила назад, схватившись рукой за стену.
— Вы что-нибудь оставили там? Что-нибудь важное?
В ее голове, словно предупреждение, зазвучал голос Джо Херста.
«Филипп что-нибудь оставлял вам на хранение, мисс Кинг?»
— Документы и паспорт, — сказала она Шупу. — Они были у меня в противогазной сумке. И мне нужна одежда…
Лицо адвоката расслабилось.
— Насколько я понимаю, вашу сумочку украли. Вы не найдете документы. Но Одетт будет рада походить с вами по магазинам.
В конце концов, она молча пошла с ним. И сразу же начала думать о побеге.
Глава тринадцатая
Графиня Луденн так и не попросила горничную распаковать вещи. Она не стала обсуждать с поваром меню, но, когда она, держа в одной руке сигарету, села со своим двоюродным братом обедать, из ее уст не вылетело ни одного резкого слова. Она наклонила голову, когда черная богиня уходила в своем бархатном вечернем платье, но ничего не сказала, обнаружив Мемфис в своей кровати. Фон Динкладж проводил девушку до двери.
— Давай уедем из Парижа, — быстро проговорила Мемфис, когда он поцеловал ее в щеку. — Найди машину, Спатц. Увези меня отсюда. Никто тебя не тронет, ты же немец.
— Встретимся в клубе сегодня вечером, дорогая.
Она схватила его за ворот пиджака. Но больше не смогла произнести ни слова. Она вдруг поняла, что, похоже, ее власть имеет свои пределы, и она растерялась, осознав это. Как ребенок, который слишком долго просидел на утомительной вечеринке.
— Я буду там около полуночи.
Он мягко подтолкнул ее к выходу, поправил галстук, глядя в декоративное настенное зеркало, которое занимало почти всю стену, и вернулся к графине.
— Ты, определенно, устроился, как дома, — раздраженно произнесла она.
— Разве она не прекрасна?
Он задрал свою птицеподобную голову, блестя напомаженной золотой головой.
— Она джазовая artiste [37].
— Понятно, — она затушила сигарету о край своей чашки и уставилась на пепел. — Я надеялась, что у тебя хватит ума уехать отсюда, Спатц. До моего возвращения. Слуги не любят этого, ты же понимаешь — немец в доме, а хозяин на фронте.
Он засмеялся, в возбуждении подошел к подоконнику и оперся на него.
— Тебя никогда не заботило мнение слуг.
— Нет, — их глаза встретились. — Хорошо, в таком случае, мне это не нравится. Немец в доме, когда хозяин на фронте.
— Скоро весь Париж будет заполнен немцами.
— И ты мне это говоришь? У тебя еще хватает наглостинаходиться в моем доме.
— Это не наглость, — поправил он ее. — Это шарм. В любом случае, мы всегда говорили друг другу правду…
Она позволила ему взять ее за подбородок и заглянуть в свои глаза, Спатцу, который всегда заботился только о себе.
— Это не значит, что мне нравится, когда повсюду — немцы, — сказал он резонно. — Я не просил их приходить. Так в чем же дело? Ты не обижена на мой… маленький спектакль?
— Я напугана, и все, — резко сказала она, стоя на расстоянии от него в центре гостиной. — Джек в Париже, ты знаешь?
«Джеком» мог быть любой из сотни разных людей, неважно какого социального уровня, или из какой страны, но для графини и Спатца это имя означало только одного человека, и это был Чарльз Генри Джордж Говард, двадцатый граф Саффолка, который как-то играл в поло со Спатцем в Довилле.
— Сумасшедший граф? Это имеет какое-то отношение к британскому правительству, полагаю.
— К Британскому директорату научных и промышленных исследований. Он, быть может, и дикий, абсолютносумасшедший, — но он предупредил меня держаться от тебя подальше, Спатц. И сказал, что ты замарал руки.
— Нелл, он думает только о паре револьверов, которую он называет «Оскар» и «Женевьева», — его голос был необычно легким, — и пьет шампанское с утра до вечера…
— Джек сказал, что ты в опасности.
Беззаботное выражение на его лице испарилось.
— Слава Богу, нет.
— Тогда какого черта ты тут делаешь, когда нацисты наступают? Что ты собираешься делать, Спатц? Скоро бежать будет уже некуда. И ты не сможешь работать на них. Не сможешь.
— Тогда, возможно, я договорюсь с Джеком, — предположил он.
Она была предельно спокойна.
— Что ты имеешь в виду? Ты будешь помогать… британцам?
Он пожал плечами, словно крыльями.
— Если будет такая возможность. Если будет, что продать.
Она скривила рот.
— Бог мой, какие же у тебя иногда бывают грязные мысли. Для тебя нет ничего и никого святого?
— Ты, например, Нану, — это было ее детское прозвище, как напоминание о далеком прошлом.
— О, прекрати.
— Ты могла бы мне помочь.
— Я? — она повернулась к нему с недоверием. — Как я могу помочь? Джек помешан на науке!
— Ты знаешь людей, — он обнял ее за плечи и развернул к себе, — Ты могла бы достать мне кое-что для продажи.