— Вы хотите, чтобы немцы победили, да? Вы как все эти… отчаявшиеся. Вам нравится смотреть на боль. Вам нравится… смерть.
Он бесстрастно разглядывал ее, в уголках его жестких усов играла знакомая улыбка, и в этот миг она поняла, как он смотрел, как умирает Филипп, как страх и боль Филиппа удовлетворяли его сексуальное возбуждение, поэтому он осквернил тела двух мужчин и оставил их в этом отвратительном состоянии прежде, чем уйти домой к своей ничего не подозревавшей жене. Она все поняла, хотя Моррис не сказал ни слова. У нее засосало под ложечкой от этой уверенности и от осознания того, что его присутствие на судне не случайно и что она, быть может, подвергалась теперь самой большой опасности в своей жизни.
Но почему? Что такого было в бумагах Филиппа, что толкнуло Морриса на убийство?
— Моя дорогая, — сказал он мягко. — Я знаю, что вашасмерть доставит мне многоудовольствия.
Салли услышала и потеряла его слова в жутком свистящем шуме, который наполнил воздух, словно демон пронесся над морем и поднял волну, чтобы потопить «Клотильду». Торпеды — их было две, выпущенные с борта курсировавшей вдоль берега немецкой подлодки — прошли сквозь стены трюма, набитого пассажирами, сквозь котельную, разломили винт на две части и взорвались огнем и дымом, уничтожив капитанский мостик и убив капитана, следившего за возвращением первой шлюпки.
Глава тридцать третья
Фамилия немецкого офицера была Краусс, а его капрала звали Багг. Краусс ехал вместе с Мемфис на переднем сиденье, а Багг и фон Галбан расположились сзади. Они разговаривали и часто останавливались, чтобы Краусс мог объявить о приближении Третьего рейха на каждой деревенской площади, где могли его слышать, пока Багг воровал бензин там, где его можно было найти. У Краусса был приказ добраться до Марселя раньше его армии, и для него это стало своего рода игрой, проверкой, на сколько миль он сможет опередить армию. Он часто оставлял после себя труп как визитную карточку: «здесь был Краусс». Фон Галбан решил, что этот человек нездоров.
Солдаты оставили свои мотоциклы в Алис-Сте-Рен на главной площади рядом с телом владельца гостиницы. Ганс подумал, что они хотят забрать машину Мемфис, багаж и все остальное, но когда они узнали, кто она — Краусс увлекался джазом в университетские годы — они взяли ее, как живую игрушку, экзотическая добыча завоевателей. Она настояла, чтобы Ганс ехал с ними; и поскольку он был австриец по рождению, немцы решили, что его французские документы были фальшивыми. Он был в некотором роде шпионом рейха, пятая колонна. Он и Мемфис больше боялись потерять машину и все ее содержимое, чем поездки с Крауссом, и поэтому уезжали, оставляя позади мертвого парнишку с перерезанным горлом, его мертвого отца с выражением ужаса на лице и женщину, причитавшую над их телами.
Они ехали уже несколько дней.
Краусс избегал больших городов, где местное население могло запросто убить его, и ехал по сельским дорогам долины реки Роны. Их дни походили один на другой: остановка на обед, запугивание местного населения приближением немецкой армии, кража еды и бензина, расстрел тех, кто жаловался. Обычно они ехали, пока не наступал вечер, потом они останавливались, Багг разбивал лагерь где-нибудь в безлюдном месте, а Краусс начал подводить итоги своих действий, отмечая свое продвижение по Франции на карте и гадая, где сейчас может быть его дивизион. Он полагал, что после Марселя он в одиночку захватит Северную Африку, но его военная карта заканчивалась Средиземным морем. Он рассказывал о том, как изучает географию своего перемещения, о превосходстве немецкой расы и о неизбежности тысячелетия рейха. После того, как они съедали что-нибудь из того, что украл Багг, Краусс приказывал Мемфис петь. Она всегда соглашалась.
Фон Галбан многое узнал о Мемфис Джонс за последние дни. Как она выжила, например. Как она пробивала себе дорогу на вершину мира, населенного негодяями. Видя, как она улыбается Крауссу, наблюдая как она очаровывает этого бездушного убийцу в идеально скроенной форме, фон Галбан понял, что для Мемфис все мужчины были одинаковые. Они были грубые, они разрушали все, к чему прикасались, они убили бы ее, как обрывают лепестки роз, или мужчины, которых можно было использовать. Именно так Мемфис всегда и жила. И именно фон Галбан, который мог и не выжить, находил эту ситуацию странной и страдал в глубине души.
Только несколько раз ему удалось обсудить с Мемфис их положение, потому что они никогда не оставались одни. Ночью или Краусс или Багг шли в караул, а днем они все находись в машине. Только в людных местах было легче всего переброситься парой слов. Когда Краусс кричал на своем ломаном французском на деревенских площадях Виллар-ле-Домб или Перуж или, через несколько дней, в Гриньян, а Багг стоял рядом с ним, Ганс мог шепотом переговорить с Мемфис.
— Мы никогда не доберемся до Марселя, мисс Джонс. Нас застрелят раньше.
— Я бы хотела позвонить Спатцу, — бормотала она. — Он просил меня позвонить. Он будет волноваться.
Пока они ехали через долину Роны или поднимались выше в Альпы, фон Галбан строил планы. Было непросто сбежать без транспорта. Он не мог нести чемодан, полный урана, ящик, который Мемфис назвала своим, когда Краусс проверял ее багаж. Она показала немцу свои боа из перьев и сумки, полные пластинок, и когда он устал смотреть на женские штучки, она беззаботно заметила, что в том чемодане только ее туфли. Мемфис обожала туфли. Фон Галбан знал, что нужно было угнать саму машину. Бросить этих двух немцев и бежать. Но Краусс спал с ключом в кармане.
Ганс не принимал в расчет Мемфис. Но у нее были свои планы.
— Я права, сегодня ведь воскресенье? — промурлыкала она, когда машина ехала по дороге в Воклюз. — Двадцать шестое мая? И куда только время бежит?
Краусс заверил ее, что так и есть. Был шестнадцатый день их вторжения во Францию. Двадцать шестое мая.
— Это же мой день рождения! Мне двадцать шесть двадцать шестого! Нам нужно устроить вечеринку, капитан! — она повернулась и широко улыбнулась Баггу. — Когда доберемся до следующего города, найдите несколько бутылок вина, слышите? Красноговина. Это единственная услуга, которую вы можете оказать Мемфис. Девочка собирается устроить праздник.
Ганс заметил, что Краусс упорно избегает выпивки. Может быть, он предпочитал пиво или не доверял себе или своим пассажирам, окажись они под влиянием алкоголя. Он поздравил Мемфис с днем рождения, но ничего не сказал по поводу поисков вина в деревушке Шатенёф-дю-Пап, которая, несмотря на свое название [98], оказалась довольно маленьким населенным пунктом для целей Краусса. Когда они приехали на площадь Портай и Краусс вышел из машины, Багг стоял за его спиной с оружием наготове, Ганс сделал шаг вперед и прошептал:
— Мисс Джонс. У вас, правда, день рождения?
— Черт, нет, конечно. Но нам надо порадовать этих мальчиков как следует, понимаете, о чем я говорю?
Он понимал. Также он знал, что Краусс непредсказуем. Под воздействием алкоголя он мог стать еще хуже. Но когда Багг вернулся со своей обычной охоты, неся хлеб и сыр и целый ящик вина, фон Галбан постарался сделать довольный вид. Багг даже стащил бокалы. Первую бутылку они открыли по пути в Авиньон.
Она пела «Ain't misbehavin'», и лиричная сладость мелодии, ее пленяющее очарование подействовало на них. При свете костра Мемфис покачивалась в костюме, в котором она выступала в «Фоли-Бержер», с блестками на груди и треугольником шелка сзади. Она никогда не надевала это в клубе «Алиби», и фон Галбан был сражен неукротимой силой, которой веяло от ее тела.
Они пили весь следующий час, хотя он внимательно следил за своим бокалом. Багг придерживал бутылку шеей и пил вино прямо из горла, напевая мотив по-немецки. Краусс лежал около костра, его глаза сузились, когда он смотрел на Мемфис. Она потянула его танцевать, и фон Галбан заметил ее разочарование, потому что Краусс все еще твердо стоял на ногах и отлично контролировал себя. С тем же внимательным взглядом узких глаз он потянулся к Мемфис и, приблизившись, крепко схватил ее за грудь рукой.