Мужчина замолчал ненадолго и продолжил:
— Летом у нас еще больше забот было: огород поливать и пропалывать, картошку сажать и окучивать, колорадского жука собирать и морить. Сено нужно было косить, коров с телятами пасти, воду принести, дрова заготовить, родным подсобить во всем. На реку и гору сходить, с мальчишками палками подраться. Дед частокол учил делать, мама показывала, как носки штопать, я с удовольствием наблюдал, как бабушка тесто месила, а из него потом пироги получались. Любил смотреть на закат в конце дня: окно мое выходило в поле, и я видел, как меняются краски, как затихают птахи, всякие насекомые перестают стрекотать. Я любил топить печь и всматриваться в живой огонь. Любил идти куда-то, неведомо куда, и возвращаться в теплый дом. Бывало, промокнем с парнями под дождем, напрыгаемся по лужам, извозимся в грязи и бежим по домам. Там чай горячий с малиной, а если и затрещину дадут — нестрашно. Это я сейчас различаю, где затрещина с добрыми чувствами, а где — от малодушия и злобы. Тогда, в детстве, мне все по любви было.
Загорались лампочки, улыбались люди. Зал со зрителями становился все темнее.
— Я в городе росла, в садик ходила. Помню, вместо качелей там были шины. Мы не были богаты: папа военный, мама домохозяйка. Недавно приезжала к ним и залезла в альбом с фотографиями. Забавно, я совсем забыла, что в детстве больше всего на свете любила прыгать на батуте! У меня куча фоток с батутов! Есть фото из Москвы и из Великого Новгорода, где жили бабушка с дедушкой. Меня возили на аттракционы нечасто, но родители очень старались меня порадовать. А когда ехать было некогда или не хватало денег — я отправлялась во двор, где было сокровище — пружинный каркас от кровати. Я забиралась на него и прыгала от души! А если еще и дождик пройдет и лужи появятся, то вообще никаких аттракционов не нужно!
— Мы, помню, на капоте от машины с большой горы катились или на картонке — не было тогда «ватрушек». Видел как-то раз парни с помойки холодильник притащили и на нем летели. Доширак грызли, даже не заваривали. Большой радостью было наскрести денег на растворимое пюре зимой. Кто-нибудь домой шел, вскипевший чайник выносил, мы воду по стаканчикам разливали. «Крошка Картошка» с жареным луком! На морозе — что за благодать! Ложка, правда, иногда одна на всех была, тоже из дома брали. Но это неважно было, тогда ни слюней, ни соплей не боялись. Мастерили из разных палок и обрезков ружья, играли в «Брата» — изображали героев известного фильма, жевали смолу на стройке, добывали березовый сок и пили его вперемешку с муравьями. Шлялись где ни попадя, огребали от старших мальчишек, бегали от охраны, пищали от восторга, если за баранку москвича пускали.
— А я делала кукол из одуванчиков, завивала им волосы. Очень люблю одуванчики! Только черные пятна оставались, которые не отстирать от одежды. Еще сериал «Дикий ангел» по пузатому телевизору показывали. И на речку ходила в соломенной шляпе.
— А у нас особенный рацион был. Росли ли у вас бананы на кустах? Это сейчас я знаю, что это растение зовется акацией, у нее сладкие желтые цветочки, а потом они превращаются в тонкие стручки гороха. Из стручков мы делали свистульки, а цветочки любили жевать. Особенно вкусными они были рано утром или сразу после грозы. Или мне так казалось. Наскрести в карманах мелочь и купить сухарики в пачке (несмотря на то, что дед сушил на батарее домашние сухари) — было неимоверной радостью. А если еще и на газировку хватало, то чувствовали себя совсем взрослыми! Но если денег не нашли — не беда, мы тайком уходили на садовые участки, искали, чтобы над забором ягоды торчали: малина крыжовник, красная или черная смородина. Ручонки тонкие были, мы в заборные щели их запихивали и доставили ягоды. Один раз нас дед Митя все-таки подстерег. Как схватил за руку одного пацаненка, тот как свиненок завизжал от ужаса. Меня тогда аж пот прошиб! Все, думаю, хана парню! Но дед Митя только с виду суровый был — подержал да отпустил. Мы когда студентами стали, приезжали, девок пытались клеить, а он совсем старенький: идет и на всю округу нам тот случай припоминает.
Снова тишина.
— А я как-то раз скатился с ледяной горки в длинной новой дубленке. А потом оказалось, что это не горка, а канализацию прорвало.
Незаметно на сцене, изображавшей комнату, стало достаточно много света, уже можно было рассмотреть, кто рассказывал свои воспоминания. Но людей не интересовали ни одежда, ни статус, ни возраст, каждый из них согрелся, опомнился, кто-то не сказал ни слова, лишь улыбался. В зале же, наоборот, стало темно-темно.