Мнимый слепой радостно вскрикнул.
— Прощайте. Я зайду сюда завтра утром. Роллан не может прийти завтра ни утром, ни вечером, я это знаю. Но если бы он пришел вечером, то вы, вероятно, сумеете сказать ему, что я пошла по делу.
Сказав это, мнимая Гарен встала и, спустившись по лестнице, зашла к привратнице, которая была не кто иная, как вдова Фипар, приемная мать негодяя Рокамболя — щеголеватого виконта де Камбольха.
Так как вдова Фипар была посвящена в тайны мнимой дочери отца Гарена, то Тюркуаза вошла к ней, не стесняясь, и сказала:
— Я бросила вам наверху узел. Вы отнесете его в комнату, нанятую вами для меня в улице Лапп, и найдете швею, которая бы как можно скорее сшила все, что там завернуто. Понимаете?
— Конечно, моя красавица.
— До свидания.
Тюркуаза вышла от нее и, наняв фиакр, приказала ехать в улицу Монсей.
Через несколько минут после этого она уже была дома, то есть в отеле, куда поместил ее сэр Вильямс, сделавший из нее орудие своих преступных планов.
Войдя к себе, она поторопилась сбросить с себя свой костюм, приняла ванну и оделась в великолепный костюм.
— Что он? — спросила она у служанки.
— Ничего, доктор был и перевязал его. Он все спрашивал, скоро ли вы вернетесь.
Тюркуаза расхохоталась.
— Ну, бедный голубок, попался, — заметила она, — и я убеждена, что через три месяца от полезет в скважину замка по первому знаку моего мизинца.
Сказав это, молодая женщина прошла в комнату, где ожидал ее раненый Фернан.
— Наконец-то, — прошептал он при виде ее.
— Неужели вы е таким нетерпением желали меня видеть, — спросила вкрадчиво молодая женщина, бросая на Фернана такой взгляд, который невольно заставил его покраснеть.
— Извините меня, — прошептал он.
Она улыбнулась еще раз и небрежно бросилась в большое кресло, стоявшее около кровати больного.
С этой минуты Фернан Роше стал жить как во сне. А она, его очаровательница, по-прежнему продолжала окружать себя глубокой тайной.
Через несколько дней после этого он мог уже вставать, и Фернан был очень обрадован, когда прелестная незнакомка сказала ему:
— Сегодня великолепный день, солнце так и греет, и в воздухе очень тепло. Если вы будете благоразумны, то я позволю вам пройти раза три по саду… конечно, опираясь на мою руку.
Дня через три после этого, когда Фернану сделалось уже почти совсем хорошо, прелестная незнакомка сказала ему:
— Мой друг, я попрошу вас оказать мне большую услугу.
— Все, что вы хотите, лишь бы я мог доказать вам свою…
— Можете, — перебила она, — к чему все эти громкие фразы. Слушайте меня хорошенько.
— Говорите.
— Вы, конечно, знаете, что я не могу сказать вам ни моего имени, ни названия улицы, где стоит этот дом.
— Да.
— Следовательно, вы, верно, не откажетесь дать мне ваше честное слово, что вы будете повиноваться мне слепо.
— Даю.
— Слепо — в точном значении этого слова, так как я завяжу вам глаза.
Фернан удивился.
— Завязав вам глаза, вас посадят в карету, но предварительно вы возьмете с собой это письмо, в нем будут заключаться мои инструкции, и вы увидите, чего я жду от вас.
— Это что-то вроде главы из сказок «Тысячи и одной ночи».
— Почти что так.
— Но куда же меня повезут?
Молодая женщина расхохоталась.
— Странный вопрос! — заметила она. Зачем же вам глаза завязывают?
— Да, вы правы.
— Вы сядете в карету, вас повезут… затем остановятся, и вы выйдете. Тогда вы снимете повязку и прочитаете мое письмо.
— А когда надо ехать?
— Сейчас же.
Затем она села к письменному столу и, написав несколько строчек, приказала подать Фернану его плащ.
— Вот этим платком, — сказала она, снимая со своей шеи маленький платочек, — я завяжу вам глаза, и вы должны думать обо мне, пока у вас будут завязаны глаза.
Затем Тюркуаза завязала ему глаза, посадила его при помощи кучера в карету и захлопнула ее дверцы.
Кучер ударил по лошадям, и карета покатилась.
Карета ехала быстро, беспрестанно поворачивая в разные стороны, и, наконец, часа через два остановилась.
— Мы приехали, сказал кучер, отворяя дверцу кареты.
Фернан поспешил выйти из экипажа и осмотреться.
Была ночь.
Он находился в конце Амстердамской улицы, как раз против Западной железной дороги.
Фернан поспешил подбежать к фонарю и прочел письмо, оно, впрочем, было очень коротко.
«Мой друг!
Вы уже почти поправились и потому в состоянии возвратиться домой, где вас так нетерпеливо ждет ваша жена, которая вас так любит.
Прощайте и не выходите больше на дуэль.
Прощайте, не сердитесь на меня и скажите самому себе, что видели все это во сне.
В нашей жизни, право, нет ничего лучше снов».
Фернан глубоко вздохнул и слегка вскрикнул.
— Я должен увидеть ее, — прошептал он, — хотя бы для этого пришлось перевернуть весь Париж.
На следующий день после того, как Фернан был выпровожен из маленького отеля Тюркуазы, часов в двенадцать ночи в квартире Рокамболя сидел сэр Вильямс.
Виконт курил сигару, а сэр Вильямс кушал прекрасный пирог, вознаграждая себя им за ту постную пищу, которой он довольствовался в отеле графа де Кергаца.
— Дядя, — заметил Рокамболь, — мы не видались уже три дня, и теперь, вероятно, есть уже что-нибудь новенькое.
— Вероятно, племянник.
— — Пока вы будете ужинать, я прочитаю вам наши записки.
Сэр Вильямс молча кивнул головой.
Рокамболь встал, взял туго набитый картон и развернул его, устроив из своих коленей что-то вроде стола. «
— Посмотрим, — пробормотал капитан, продолжая ужинать.
— Начинаю с отчета Шерубена.
— Это самый важный.
Все члены общества червонных валетов писали постоянно свои донесения Рокамболю.
Рокамболь начал читать.
Из отчета было видно, что Шерубен уже успел заинтересовать маркизу.
— Ох, — заметил Рокамболь, — пять миллионов этой индийской барыни достаются нам не легко.
— Но до них все-таки доберутся.
— Маркиза — чистая крепость из добродетели.
— Да, — согласился сэр Вильямс.
Рокамболь перебрал опять бумаги и продолжал читать.
— Записка о Маласси.
— Эта записка писана Вантюром, — заметил он, — а для управляющего и лакея Маласси он довольно ловок.
— Читай, — заметил сэр Вильямс. Рокамболь перевернул листок и стал читать:
«Маласси вернулась ночью с бала. Вскоре она услышала шаги и предположила, что это герцог де Шато-Мальи, но ожидания ее не оправдались, так как вместо него к ней вошел шестой червонный валет. Она слабо вскрикнула, между тем как дверь ее комнаты заперлась и в ней воцарилось глубокое молчание.
Неизвестно, что произошло в ее комнате, но г. Шампи ушел перед самым рассветом и с тех пор не приходил больше к ней.
Госпожа Маласси стала выходить ежедневно из дом в два часа и возвращаться к себе только в четыре.
В четверг, в семь часов утра, пришел к ней сам герцог, судя по его встревоженному лицу и беспорядку в одежде, можно было предположить, что он не ложился спать всю ночь.
При виде его Маласси тоже побледнела и не смогла скрыть своего волнения. Впрочем, она имела достаточно характера и силы воли, чтобы не выдать себя перед ним, и отлично разыгрывала свою роль.
Герцог бросился перед ней на колени и страстно умолял ее, это продолжалось довольно долго, и, наконец, она уступила под условием, чтобы свадьба их была самая скромная, и притом ночью, и чтобы после свадьбы они тотчас же уехали в Италию.
В заключение всего этого я нахожу нужным заметить, что она потребовала также от герцога, чтобы он не был у нее до дня первого оглашения.
Жду приказаний».
— Недурно, — проворчал сэр Вильямс, — но только чересчур уже быстро, так, что его надо несколько придержать. Дело молодого графа де Шато-Мальи еще немного продвинулось вперед.