И при этом сэр Вильямс рассказал ему в нескольких словах истинное положение дела.
— Дядя, — заметил еще раз Рокамболь довольно серьезно, — все это прекрасно, и теперь я не имею больше ничего против вашей гениальности.
— В таком случае, — проговорил баронет сэр Вильямс, закуривая новую сигару, — так как время дорого, а проводить его в пустых разговорах — значит терять, то я и отдам тебе сейчас же мои приказания, и ты, конечно, доставишь мне удовольствие.
— Какое же, дядя?
— Исполнять их в точности вместо того, чтобы возражать мне, это будет проще и, главное, от этого дело пойдет гораздо успешнее и скорее.
Рокамболь молча наклонил голову с видом глубочайшей покорности.
— Завтра, — начал сэр Вильямс, — ты пойдешь к майору Гардену и отдашь ему этот пакет. В нем новые инструкции начальника.
— Пойду, дядюшка.
— Затем ты сядешь верхом на лошадь и отправишься в два часа в Булонский лес к павильону Эрменонвиль. Ты, конечно, наденешь изящный утренний костюм.
— Отлично, — пробормотал Рокамболь. — Я напялю на себя…
— Любезный мой виконт! — прервал его баронет, — вы употребляете иногда такие простонародные выражения…
— Я не употребляю их в хорошем обществе, — ответил Рокамболь дерзко.
— Мой племянник, ты дурак! — сказал баронет холодно. — Если бы я не принадлежал к хорошему обществу, ты никогда бы не был в нем.
— Простите, капитан, я просто хотел пошутить.
— Предполагаю, что это верно, — ответил спокойно баронет, — потому что я размозжил бы тебе голову, если бы ты на самом деле вздумал говорить дерзости.
Сэр Вильямс сопроводил эти слова таким взглядом, что Рокамболь невольно вздрогнул.
— Ну, слушай меня, — продолжал сэр Вильямс, — в два часа ты случайно встретишь коляску голубого цвета. В ней будут сидеть мужчина и женщина.
— Кто же?
— Тюркуаза и Фернан.
— Хорошо.
— Тогда ты подъедешь к ним, поклонишься учтиво Фернану Роше и посмотришь презрительно на женщину.
— Понимаю.
— т Ты скажешь тогда ему: милостивый государь, могу ли я рассчитывать на то, что вы меня узнали?
— Черт возьми! Как ему не узнать меня — я-таки порядочно его проучил.
— А Конечно, он ответит тебе утвердительно, тогда ты скажешь ему, что если ты перенес его после того, как ранил, в дом к своей любовнице, то единственно для того, чтобы не напугать его жены, а никак не для того, чтобы он стал ухаживать за ней, затем ты поздравишь его с успехом ухаживания за ней, скажешь, что только сегодня поутру узнал, что он — твой преемник, и удивишься, что он едет в коляске, купленной на твои деньги.
— О, теперь, дядя, — вскрикнул Рокамболь, — вы не будете больше порицать мою прозорливость.
— В самом деле?
— Черт возьми! Очень естественно, что после такой сцены Фернан будет считать себя обязанным купить отель, заплатить за коляску, лошадей и заставить Тюркуазу возвратить мне драгоценные вещи и банковые билеты, которых я никогда не давал ей.
— Это еще не все. Тюркуаза выедет из отеля, — продолжал Рокамболь, — наймет где-нибудь комнатку, возьмет для прислуги женщину с платою по одному луи в месяц, после чего Фернан, увлеченный подобной деликатностью, купит ей потихоньку маленький отель в двести или в триста тысяч франков да прикупит мебели тысяч на пятьдесят экю, да экипажей и лошадей на триста или четыреста луи и, конечно, поднесет все это благородной и добродетельной Тюркуазе, которой было ничего не нужно, кроме хижины и сердца Фернана. Итого, в первый же месяц полмиллиона, из которого отсчитают Тюркуазе сорок или /пятьдесят тысяч, что будет очень довольно для нее.
Рокамболь казался восхищенным.
— Дядя, — сказал он, — подле вас черт — мальчишка!
— И я того же мнения, заметил скромно баронет, но ведь я еще не все сказал тебе: завтра вечером ты отправишься в Елисейские поля, на улицу Габриэль, № 16, в маленький новый отель. Там тебе отворит дверь лакей с лицом медного цвета и спросит, зачем ты пришел. Ты дашь ему свою визитную карточку и попросишь, чтобы тебе дали возможность увидеться с мисс Дай Натха Ван-Гоп.
— С индианкой?
— Да, с будущей маркизой.
— Ну, что же я должен сказать ей?
— Отдать вот это письмо. После этого ты подождешь ее приказаний. Заметь, что индианка говорит только по-английски.
— Но ведь я-то только бормочу на этом языке. — Вполне довольно.
— Все?
Ну нет, так как я имею всегда привычку кончать тем, с чего бы надо было начать. Завтра поутру, перед тем, как отправиться к майору Гардену, ты велишь запрячь тильбюри и поедешь в улицу Рошетуар, № 41, ты увидишь там старого привратника с седыми усами, говорящего на ломаном французском языке. Он дает уроки фехтования. Ото единственный человек в Париже, который умеет нанести отличнейший удар, которому он выучился в Италии. Здесь он почти неизвестен. У меня нет времени научить тебя ему. Он выучит тебя в десять или пятнадцать уроков наносить этот удар.
— А кто умеет хорошо наносить его?
— Тот убивает своего противника.
— А как называется этот удар? — спросил . Рокамболь.
— Стопистольным.
— Почему это?
— Потому что ты заплатишь за первый урок пятьдесят пистолей да за последний еще столько же.
— Стало быть, мне должно убить кого-то?
— Да.
— Когда?
— Может быть, через две недели, а может быть, и еще позже.
— Могу ли я знать? Совершенно бесполезно.
— Ну пожалуйста.
Изволь. Это, видишь ли, человек, на вдове которого я хочу жениться.
Рокамболь невольно вздрогнул.
— Отлично, — пробормотал он, — я вижу, дядя, что вы каждому воздаете должное по его заслугам.
Сэр Вильямс встал со стула, надел шляпу и бумажные перчатки, принял смиренный вид и потупил скромно глаза.
— Прощай, сказал он, я увижусь с тобой через два дня. У меня назначено в десять часов свидание с Арманом и Баккара.
— Прощай, великий гений! проговорил подобострастно Рокамболь.
Сэр Вильямс отправился пешком. Дойдя до Нового моста, он остановился и облокотился на его перила.
Ночь была темная и холодная.
— О, Париж, — подумал он, — ты решительно царство зла. Арман, Жанна, Фернан и Эрмина, вы сначала победили меня. Но вы теперь попались мне. Я держу вас в когтях. Ты, Арман де Кергац, умрешь. А ты, Жанна, полюбишь меня!
В тот же час и по тому же месту ехал фиакр. В нем сидела женщина. Эта женщина разгадала этого демона и будет тайно следить за ним. С этих пор между ней и им началась скрытая, но великая борьба.
До сих пор мы, так сказать, протянули только одни нити огромной интриги, которую сплел сэр Вильямс, а теперь мы переходим прямо к описанию самого действия и в силу этого будем иногда оставлять в тени двух главных героев этого рассказа, то есть сэра Вильямса и Баккара, составляющих между собой два враждебных принципа, ведущих друг с другом самую ожесточенную войну, а потому мы ограничимся просто описанием одних происшествий.
Как мы уже знаем, Фернан, вернувшись в Париж, остался у своей соблазнительницы Тюркуазы, которая в несколько дней увлекла так несчастного Роше, что он окончательно обезумел и страстно влюбился в молодую очаровательницу. В это время он совершенно забыл об Эрмине и их ребенке и находился в каком-то чаду ее чарующей власти, мешавшем ему даже осмыслить свое положение.
Как уже нам известно, Тюркуаза не хотела рассказывать Фернану про свою прошедшую жизнь. Все, что он мог узнать от нее, заключалось только в том, что она сказала ему, что была распутной женщиной до тех пор, пока не полюбила его.
Фернан Роше ни о чем не расспрашивал.
Тюркуаза хорошо поняла, что единственным средством покорить и привязать окончательно к себе этого человека, привыкшего жить с женой — прелестным, чистым, благородным и вполне возвышенным созданием, — было сделаться живой противоположностью.
Тюркуаза была совершенно права. Тайна слабостей человеческого сердца именно и заключается в противоположностях.