Костя словно бы сражался вместе с ними и вместе погибал, обильно увлажняя землю своими яростью и болью — своим первородным правом возвыситься над Тьмой — тем самым, от которого он сам же потом отрекся.
Но где? Когда?..
Всего мгновение потребовалось Костиной душе, чтобы белоснежным вихрем умчаться в вентиляционную трубу, и даже бдительная лягуха не успела ничего предпринять.
***
— Эй, птенчик, ты там не уснул ли? — окрик Антона заставил Костю встрепенуться. — Светило головку не напекло?
Открыв глаза, он обнаружил себя лежащим на морском песочке в одних плавках. Рядом валялось пластмассовое ведёрко, совочек да разбухшая от влаги тетрадка с конспектами. Судя по изрытому на многие метры пляжу и тоннам вывернутого песка, работа была проделана огромная, но бесполезная — нужной глины Костя так и не нашёл.
Антон стоял над обрывом, скрестив руки на груди, и как только Костя подал признаки жизни, тут же потерял к нему видимый интерес. Он вновь облачился в привычный фрак, а вместо фонендоскопа в его руке возникла курительная трубка. Устремив задумчивый взгляд в морские просторы, Антон продолжал разговаривать, но уже словно бы сам с собой.
— Солнце у него фиолетовое, надо же! — он скептически покачал головой. — О вкусах, конечно, не спорят… Хотя вкусы эти, прямо скажем, плебейские.
Неподалеку, на перламутровой травке, деловито копошился Геннадий. Он успел изловить какую-то зверюгу и теперь налаживал мангал. Добытая дичь подозрительно напоминала давешнюю лягушку, но выглядела заметно крупнее. Поймав Костин взгляд, Гена недовольно скривился.
— Эх, босота! Накосячил ты! Вечно за вами подчищать нужно! Ты на кой-хрен двоих таких чудищ сотворил, а?!
— Как?! — вопрос застал Костю врасплох. — Каждой твари по паре…
— Каждой твари по паре, — гнусаво передразнил громила, — Левиафаны, они ж бессмертные… Расплодились бы и всех других пожрали.
— Так это левиафан?
— Левиафаниха. Самочку пришлось мочкануть, ты уж прости…
— А почему самочку?
— По кочану! — Гена в сердцах сплюнул. — Нет, прав Тосан! И чему вас только в ваших институтах учат?! А вдруг она уже того-с?! Отлавливай потом их мелюзгу по всей ойкумене!
Костя почувствовал, как наливается краской его лицо. Если он лажает даже в таких мелочах, то с идеей сотворить человека можно навсегда проститься.
Да ещё Антон этот под руку брюзжит.
— М-да… Метрика неевклидова, в квантовой структуре полный дисбаланс… И зачем ему понадобился тринадцатый кварк?
— Тосан, ты чё, газет не читаешь? Это не кварк, это новая модная фича! Бозон Джобса! — Гена брезгливо поморщился. — Хипстеры, мать их ети! Понапридумывали херни всякой!
— Угу! У него горизонт завален, облака криво висят, а всё туда же! Хипстерские штучки ему подавай!
— Тош, ну так-то уж не придирайся. Нормально они висят. Не идеально, конечно, но терпимо. Для салабона вполне сносно.
— Сносно?! Ген, ты что, не видишь?! Разуй глаза!
— Мальчики, давайте потише. Вы ему мешаете.
Всё это время Женечка, царственно расположившись в шезлонге, плела венки из незабудок. Вступилась она как раз вовремя, иначе бы Костю вконец затравили.
— Да кто ему мешает?! — отмахнулся Антон. — Чем он занят таким, что мы ему мешаем?!
— Он человека творит, между прочим!
— Человека?! Как-то не очень заметно. Весь пляж траншеями изрыт, прям титаномахия какая-то… Война и немцы, — Антон с ухмылочкой посмотрел на Костю. — Что, птенчик, не получается? А ты сядь и поплачь, может, они сами к тебе придут?
— Антон! Прекрати!
— А я серьёзно. Если помнишь, я сам именно так и поступил.
— И толку? Не лучший способ, надо сказать.
— Да? Молчала бы уж. У кого только с шестой попытки получилось?
— Я, если ты не забыл, пьяная была!
— Такое, пожалуй, забудешь! Одного никак вспомнить не могу… Зачем ты пиво прежде человека сотворила?
«Началось! — с досадой думал Костя. — Теперь это надолго…»
Когда эти двое вздорили, даже Гена предпочитал помалкивать и держаться в сторонке. Но и заниматься своими делами под их трескотню получалось плохо — никак не сосредоточиться.
«Итак, глина… Что мы знаем о глине?»
Её ещё не поздно было сотворить, но Костя с ужасом осознал, что даже не помнит её химической формулы. Косясь на потрёпанные конспекты, Костя понимал, что и они ему вряд ли помогут.
Профессор Суходоев сотворил мир за четыре пары. Из ноликов и единиц он сотворил Вечность, а из предвечной скуки и храпа всеобщего сотворил Время. И отделил он Время от Вечности, и увидел, что это хорошо. И был звонок на перемену — пара первая.
Выкачав из интернета Ум, Честь и Совесть, сотворил Суходоев Законность и Порядок — женщину и мужчину сотворил их. Женщина сжимала в руках карающий серп, а мужчина опасливо придерживал наковальню.
Разбавив газетный шелест этиловым спиртом, сотворил Суходоев Истину и, отделив её от домыслов досужих, вновь умилился.
На третьей паре Суходоев творил Деньги, но её легкомысленно проспали даже самые стойкие, а на четвёртую и вовсе никто не пошёл. Посему и не было в конспектах ни словечка о сотворении человека.
Да и творил ли его Суходоев? Весьма сомнительно. Ибо зачем нужен человек, когда уже есть Законность и Порядок?
========== Глава 6 ==========
Жуя травинку, Гена скучал у костра, милые бранились, а Костя, оставшись без присмотра, принялся лепить куличики. Творить вселенные оказалось проще простого. Шмяк, и выровнялась кривизна пространства. Шмяк, и даже энтропия пошла на убыль. Сотворив один мир, последующие можно редуцировать из первого путём симплектических преобразований. Иначе говоря — по образу и подобию.
С человеком гораздо сложнее. Во всех мирах он одинаковый, но непонятно откуда взялся — нет подходящей глины ни в одном из миров.
«Стрёмный он какой-то, — размышляя о человеческой природе, Костя то и дело посматривал на взмокшие конспекты. — Неужто без человека зачёт не поставят?! Здорово же получилось! Как бы Антон ни кривился, но даже ему понравилось!»
В шуме прибоя тонули все прочие звуки, ласково пригревало солнце. Костя увлёкся и даже не заметил, как выстроил целый город из песка, — вереницу сияющих миров, подобно музыке прекрасных, но безнадёжно пустых.
Огромен был город тот. Его мощные стены устрашили бы любого врага, роскошь дворцов ослепила бы странника, а гигантская башня на центральной площади привела бы в трепет. Племя сильное, издревле славное, должно населять его. Но город покинут, а надвигающийся прилив утащит его в морскую пучину, не оставив и следа на мокром прибрежном песке.
Всматривался Костя в тонкую паутину улиц, а на щеках застывали слёзы. Словно феникс, воспрявший из пепла, посреди бесполезного шлака возвышалась Янтарная Твердыня.
Затрепетали израненные крылья, сердце заныло в груди. Покуда жив хотя бы один защитник, место его — на стенах!
Тьмою густою укутало небо, вспыхнули конспекты синем пламенем, и зашипело то пламя голосом профессора Суходоева.