Я вечернюю работу не очень жалую, но мне от нее теперь уж точно никуда не деться — днем хочу сосредоточиться на модельной карьере.
Я стучусь и захожу в кабинет босса.
— Привет, крошка, — говорит он.
— Привет, Терри, — говорю я, садясь и доставая бумажник. — Хороший нынче денек, да?
— Для продавцов мороженого — быть может. — Он кладет перед собой гроссбух и денежный ящик. — А для клуба денек не из лучших. Как там Делла?
Моя подруга катит к аэропорту. Не удалось толком попрощаться. Досада.
— Делла передает вам прощальный привет, — говорю я, выкладывая на стол девять десяток. Терри делает запись в гроссбухе и выдает мне квитанцию о получении денег. — Что это за журналист, про которого вы по телефону говорили?
Я спрашиваю небрежно, как бы между делом, словно меня это не бог весть как интересует.
— Зовут Гриэл, — говорит Терри. — К нам иногда заглядывает. Немного лоботряс и страдает манией величия. Хотя в целом парень вполне ничего. Вот собрался про наш клуб написать. И давно пора!
Он поднимает глаза от гроссбуха и внимательно смотрит на меня.
— После ночи страстной любви?
— С чего вы так решили?
— Видок у тебя…
— Извините, Терри, — смущенно лепечу я. — Наверное, в подземке было слишком душно. Я вся какая-то высушенная… Сейчас выпью водички — и буду в норме.
— Водички — это хорошо, — говорит Терри, хотя вид у него по-прежнему озабоченный. — Ты, главное, сегодня на вино не налегай. В такую погоду легко ошибиться — само идет. Не успел оглянуться, как уже на ногах не стоишь! А тебе для журналиста нужно быть в форме. Ясно?
— Конечно, ясно.
— Ты, детка, в модельный бизнес никогда не думала податься?
— Работать моделью? Да как-то… Вряд ли у меня получится… Не знаю, достаточно ли я…
— …хороша для этого? Тут ты, наверное, права. С твоей рожей да с такой поганой фигурой — куда тебе! Беседу с журналистом лучше вообще отменить…
— Эй-эй, погодите! Шуток не понимаете?! Разумеется, я с ним поговорю. Попытка не пытка.
Я кладу квитанцию себе в сумочку и на ватных ногах выхожу из кабинета. Кое-как добредаю до раздевалки. Там в разгаре впечатляющая сцена: девицы сгрудились и рассматривают колечко в клиторе девушки, которую зовут, кажется, Пэрис. Она только что сделала пирсинг и теперь хвастается.
— Совсем не больно было. Нисколечко!
Конечно, нисколечко не больно, когда тебе иглой прокалывают самое чувствительное место на теле! О какой боли вообще может идти речь?
— Тебя ведь Хайди зовут, да? — вдруг обращается ко мне самая горластая из девиц.
С ней я практически не знакома. Знаю только, что она отзывается на имя Фортуна, имеет больше одного ребенка и, если верить ее трепу, встречается вне клуба с богатыми посетителями, что вообще-то категорически запрещено. Обычно она не упускает случая поддеть меня; порой я слабо огрызаюсь на ее подшучивания, порой отмалчиваюсь. Сейчас девушки, которые возбужденно обсуждали кольцо в клиторе и с простодушным интересом заглядывали в щелку Пэрис, разом поворачиваются в мою сторону и замолкают — возможно, в предвкушении потехи.
У Фортуны репутация крутой. В школе такие курят на переменках в сортире и воруют мелочь из чужих сумочек.
В клубе та курица ходит петухом, у которой сиськи круче.
И Фортуна доказывает свою крутизну тем, что ставит себе уже третью пару имплантатов.
С каждым разом ее сиськи раздувает все больше и больше. На этот раз операцию делал какой-то знаменитый хирург и засадил ей какие-то совсем особенные моднючие силиконовые футбольные мячи.
Сиськи у Фортуны ручной работы, зато наглость — натуральная. И язык без костей.
Поэтому, видя, как насторожились ее товарки, я и сама настораживаюсь.
Очевидно, я чем-то ее задела — может, сама того не ведая, отбила хорошего клиента, — и теперь она хочет поквитаться.
Поскольку я молчу, Фортуна повторяет:
— Хайди, да?
Она похожа на педика в женской одежде. Губы — как две сосиски. Тоже угадывается рука не Господа, а господина в белом халате; что они туда закачивают — ботокс, коллаген или крысиное дерьмо? Вместо начисто выщипанных бровей, чуть ли не в середине лба, две черные полоски, изогнутые как логотип «Макдоналдса». И от нее всегда несет детской присыпкой. Если тебя может обидеть корова, от которой несет детской присыпкой, — значит тебя может безнаказанно обхамить кто угодно, даже ребенок, который только что выучился говорить «А пошла ты…». Покажу сейчас слабину — другие меня заклюют. Поэтому я отчаянно пыжусь и говорю:
— Да, меня зовут Хайди. И это мое настоящее имя.