— Помню.
— Давай поищем паром и возместим этот пробел. А если паром нам не встретится, вернемся домой и займемся любовью здесь.
— Ты хочешь, чтобы я пошла с тобой?
— А как же! Иначе кого же мне любить?
Никогда еще Линн не чувствовала себя такой усталой и больной, как утром в понедельник, когда в половине десятого поднималась по трапу в самолет, вылетавший из Ла-Гуардиа в Чикаго. За две ночи она едва ли проспала два часа. Поговорив с Джеймсом в субботу, она до утра проворочалась в постели, думая о том, права ли в своих догадках, и отчаянно надеясь, что ошибается.
Наконец в шесть часов — по сан-францисскому времени было три — она в очередной раз набрала номер домашнего телефона. Двадцать гудков. Тридцать. Каждый занозой вонзался ей в сердце, убеждая, что она все-таки права.
Ей вспомнилась глава «Моники», которую она оставила Джеймсу. Глупая выходка! Но Линн хотелось деликатно дать мужу понять, что она все знает, очень страдает и хотела бы обсудить это с ним. Глава начиналась так: «В васильковых глазах Моники показались слезы, медленно скатившиеся на ее мягкую пушистую шубку. Моника была в отчаянии — она потеряла своего лучшего друга Томаса».
Томас был не только другом, но и возлюбленным Моники. Он появлялся в каждой книжке. В главе, специально написанной для Джеймса, рассказывалось о том, как Моника начала подозревать друга в неверности и какую боль ей это доставило. Она ведь была так уверена в его дружбе и любви!
В конце концов Линн решила, что это даже хорошо, что Джеймс не прочел ее писанину. По книге выходило, что она уязвлена и обижена. Теперь же, слушая телефонные звонки, ясно говорившие о том, что муж проводит время в чужой постели, Линн поняла, что ее чувства изменились. Она испытывала не обиду, а гнев.
Она не станет объясняться с Джеймсом эзоповым языком, выставляя себя в образе пушистой кошечки. Нет, их столкновение будет прямым и открытым. И она уйдет от него, как только у нее достанет на это сил.
Все воскресенье Линн моталась по стране — из Нью-Йорка в Атланту, затем в Орландо и обратно в Нью-Йорк. В ночь на понедельник она тоже спала плохо, но домой уже не звонила. Все было ясно и так.
Перелет из Нью-Йорка в Чикаго длился недолго, но, поскольку совпадал со временем завтрака, пассажиров полагалось кормить. А это значило, что от стюардесс требуется особая расторопность.
В качестве старшей Линн обслуживала салон первого класса. Самолет еще катился по взлетной полосе, а она уже разнесла пассажирам напитки и меню. Завтрак существовал в двух вариантах — оладьи с ветчиной или омлет с сыром и фруктами, — из которых надо было выбрать один. Не дожидаясь, пока погаснет сигнал «Пристегните ремни», она скрылась за перегородкой и стала готовить подносы.
Голова закружилась в тот момент, когда Линн потянулась за кофейником. Ей показалось, что весь мир вращается вокруг нее в неистовой, бешеной пляске. Почувствовав, что падает, она поняла, что у нее не хватит сил удержаться на ногах. Что-то горячее обожгло ей бедро, к горлу подступила тошнота. А в голове назойливо гудело, словно там работал паровой молот.
Все это наблюдал пассажир, сидевший в первом ряду. Как только ему удалось отстегнуть ремень, он бросился на помощь, но подхватить Линн не успел.
В течение нескольких секунд вокруг несчастной стюардессы собралась целая толпа — пассажиры салона, напарница Линн, второй пилот. Все в ужасе смотрели на мертвенно-бледное лицо женщины и ее обагренный кровью висок — падая, она задела край столика.
Как бывает в таких случаях, среди летевших оказался врач. Он протиснулся к больной, пощупал пульс и попросил принести влажное полотенце, чтобы обработать ранку.
Линн понимала, что врач задает ей какие-то вопросы, но его голос доносился до нее как сквозь вату. Наконец, справившись с тошнотой, она обвела взглядом склонившиеся над ней лица и ужаснулась — черты показались расплывчатыми, словно глаза ей застлал туман.
— Горячо. Нога, — с трудом ворочая языком, выговорила она. Врач осмотрел ногу, но ничего страшного не обнаружил.
Ожоги, конечно, болезненные, но не смертельные. К счастью, кофе не успел вскипеть.
— Смочите полотенца холодной водой и приложите к ногам. Потом надо будет раздеть ее и завернуть в одеяло, — распорядился врач, обращаясь ко второй стюардессе. — Как зовут вашу подругу?
— Линн.
— Линн, вы меня слышите?
Пострадавшая слабо кивнула. Влажные полотенца приятно холодили лоб и ногу. Да и лежать на полу было так приятно!
— Как вы себя чувствуете?
— Голова немного кружится, а так ничего, — шепотом ответила Линн.
— Она уже давно болеет, доктор, и все равно продолжает работать, — вмешалась вторая стюардесса.
— Откройте глаза, Линн. Отлично! Следите за моим пальцем. Она послушно выполнила то, о чем он просил.
— Больно?
— Нет.
— Это хорошо. Значит, сотрясения мозга нет. Раньше такое бывало?
— Никогда.
— Сердце не беспокоит?
— Вроде нет.
— Может быть, съели что-нибудь несвежее?
— Вы намекаете, что на борту кормят кое-как? — пошутила Линн, чувствуя, что силы постепенно восстанавливаются.
Врач принял вопрос за чистую монету и начал уверять, что еда вполне его устраивает.
— Может, вы беременны?
— Исключено, — с грустью покачала головой Линн.
— А как вы питаетесь?
— В последнее время из-за болезни у меня пропал аппетит. Я даже похудела.
— Прямо не знаю, что сказать... Внешне все нормально, но на вашем месте, юная леди, я все же показался бы специалисту. Ага, вот и щечки порозовели! Сесть сумеете?
Кэрол, подруга Линн, отвела ее в туалет и помогла переодеться.
— Ну как ты? — участливо спросила она.
— Паршиво. С удовольствием бы прилегла.
К счастью, в салоне оказалось два пустых места. Линн продремала там, завернутая в одеяло, до конца рейса. Когда самолет приземлился в Чикаго, она уже чувствовала себя лучше.
— Я позвоню Джеймсу — пусть прилетит за тобой, — предложила Кэрол, когда лайнер опустел. — Хотя разумнее было бы показаться врачу прямо здесь.
— Нет, я хочу домой. Мне уже лучше. Ой, я и забыла! Джеймс сегодня должен лететь на Мауи. Наверное, его уже нет дома. Послушай, Кэрол, а когда ближайший рейс на Денвер?
«Я действительно хочу домой, — подумала Линн. — Домой, к маме».
Глава 25
Джеймс подъехал к международному аэропорту Сан-Франциско в семь сорок пять. Прежде чем пропустить вновь прибывшего в зал ожидания, охранник придирчиво осмотрел его документы. Да, это имя значится в списке, но, может быть, мистер все же не откажется подтвердить, что он — это он?
Причина такой осторожности стала понятна, как только Джеймс переступил порог зала. Люди, летавшие на собственных самолетах, отличались от обычных пассажиров. Они рассчитывали на высококлассное обслуживание и безопасность. А опасаться было чего: слишком часто подобные особы становились мишенью для террористов и похитителей.
Лишь в уютных стенах зала, отгороженного от основной части аэропорта, они могли расслабиться: выпить кофе, полистать «Сан-Франциско кроникл» или «Уолл-стрит джорнал», посмотреть утренний выпуск новостей. Они вели себя как обычные пассажиры, вот только выглядели по-другому — внушительно. Чувствовалось, что эти люди обладают деньгами и властью.
В точности как Эрик Лансдейл, мелькнуло у Джеймса. За обаятельной внешностью этого человека скрывалась железная хватка. Он во всем требовал совершенства и умел его добиваться.
Джеймс обвел глазами зал, но Эрика не увидел. Зато увидел множество мужчин, которые напомнили ему Эрика. Множество мужчин и одну женщину.
Она стояла у окна, глядя на длинный ряд лайнеров без опознавательных знаков. Опознавательные знаки отсутствовали по той же причине, по которой владельцы самолетов предпочитали путешествовать инкогнито. Никаких имен, никаких эмблем, никакой публичности — только номера.
На женщине было желто-белое хлопковое платье. Роскошные золотистые волосы, убранные со лба солнцезащитными очками, ниспадали до талии. Словно почувствовав присутствие новичка, женщина обернулась и в упор посмотрела на Джеймса.