Она сама не заметила, как у нее это вырвалось, и со страхом ждала, что будет дальше. После короткой паузы Джеймс рассмеялся и шутливо пригрозил, что сейчас приедет домой и свернет этому приятелю шею.
В тот вечер, а затем всю ночь они занимались любовью — впервые после злополучного сентябрьского дня. Наутро Линн опять встала с ощущением ненависти к мужу, но чувство это прошло, прежде чем она успела рассказать о нем Джеймсу.
Еще через неделю Линн возвратилась домой вечером. Она отсутствовала два дня — выдался длинный, утомительный рейс. Джеймс сидел в гостиной. Шторы были опущены, отчего в комнате царил интимный полумрак.
Сердце ее учащенно забилось. По телу забегали мурашки от радостного предвкушения. Она сразу догадалась, что он задумал.
— Разденься, — попросил Джеймс, не трогаясь с места. Линн на мгновение закрыла глаза. Это была одна из ее эротических фантазий, которой однажды в порыве откровенности она поделилась с мужем. Смысл был прост — она полностью отдавалась ему, возбужденная его мужскими достоинствами и силой влечения.
Не важно, что она в этот момент делала — писала или стряпала на кухне. Джеймс должен был подойти, вынуть из ее пальцев перо, выключить духовку. Это была часть фантазии: когда им овладевало желание, все остальное переставало существовать. Линн никогда не говорила мужу «нет».
Потом он просил ее раздеться, а сам наблюдал, любуясь ее стройным телом. И вот она уже стоит перед ним обнаженная, загораясь ответной страстью под его страстным взглядом.
Для дальнейших событий существовало несколько сценариев. Иногда Джеймс, по-прежнему одетый, доводил ее до полного изнеможения. Иногда он тоже раздевался, но любил ее медленно, умелыми ласками гася ее нетерпение. А иногда жадно набрасывался на жену, как будто они только что встретились после долгой разлуки.
Выбор был за ним. Это тоже составляло часть фантазии — делать все так, как хочется ему. Джеймс контролировал ситуацию, а Линн с готовностью подчинялась, потому что любила и доверяла ему.
— Разденься, — повторил он.
— Не надо, — слабо запротестовала Линн, понимая, что он хочет проверить, по-прежнему ли она ему доверяет. А вдруг он заметит? Да нет, успокоил ее внутренний голос, вряд ли. К тому же она так давно не чувствовала себя желанной...
Не сводя с него глаз, она начала медленно раздеваться: сняла узкий жакет, пеструю блузку, прямую юбку. При этом она шаг за шагом придвигалась к мужу, пока не оказалась совсем близко — совершенно обнаженная.
Как обычно в такие минуты, Джеймс окинул одобрительным взглядом стройное тело жены. Она чувствовала, как его глаза скользят по ее шее, груди, животу, бедрам. Волна желания накатила на Линн с такой силой, что она вынуждена была закрыть глаза. И вдруг услышала:
— Подойди-ка сюда.
«Неужели заметил? — со страхом подумала она. — Да нет, не может быть».
Он осторожно положил руку ей на живот, туда, где вздымалась довольно откровенная выпуклость.
— Ты беременна?
Она молча кивнула, едва сдерживая слезы. Ну вот, теперь он все знает. А она так и не приняла столь важного для всех троих решения.
Джеймс сел на диван и усадил жену к себе на колени, баюкая, словно ребенка.
— Правда?
Она снова кивнула, на этот раз глядя ему в глаза. Они светились таким счастьем, какого Линн никогда прежде не видела.
— Когда это произошло?
— А ты как думаешь? Когда мы в последний раз были вместе — одиннадцатого сентября. Нашему малышу уже четыре месяца.
— С ним все в порядке? — обеспокоенно спросил он, испытывая страх, свойственный всем мужчинам в преддверии великого события.
— Пока да. Он там, где ему положено быть, и, по словам врачей, развивается нормально.
— Так вот почему ты так долго болела!
— Ну да. Если бы я сразу догадалась, в чем дело... Денверский врач поставил диагноз не задумываясь, хотя я уверяла его, что это совершенно невозможно. Кстати, тошнота и головокружение вроде тех, что накатили на меня в самолете, — вполне обычные явления для подобного состояния.
Джеймс сжал лицо жены ладонями и заглянул ей в глаза.
— И ты собиралась скрыть это от меня?
— Если бы мы развелись — да.
— Но я имею право знать, — сердито промолвил он.
— Нет, Джеймс. Ты отказался от этого права на следующий день после того, как был зачат наш ребенок, — с не меньшей резкостью парировала Линн.
Радость в его глазах сменилась болью. «Неужели я никогда не перестану мучить его и себя?» Она обняла его за шею и поцеловала в лоб.
— Извини. С тех пор как я узнала, что у меня будет ребенок, я все время думаю о том, как сделать его счастливым. Я не хочу, чтобы у него было такое детство, как у меня.
— Или у меня, — мрачно вставил Джеймс.
— Мы не слишком подходим на роль родителей, да?
— Как сказать... Во всяком случае, мы знаем, чего не следует делать. И мы оба очень хотим ребенка.
— Ты хочешь ребенка? Я и не знала.
— Я сам не знал до сегодняшнего дня. По-моему, мы убедили себя в том, что можем без него обойтись. А сейчас, когда ты мне все рассказала, я понял, что хочу нашего ребенка, Линн. И хочу его мать.
Он нежно поцеловал ее и тут же почувствовал, как откликается ее тело на его ласку.
— А тебе можно? — на всякий случай спросил он, бережно укладывая Линн на диван.
—Ну конечно! У будущих матерей тоже есть эротические фантазии, — сообщила она, погружая пальцы в его роскошную шевелюру и замирая в предвкушении сладостной близости.
— Я так люблю тебя, Линн, — прошептал Джеймс.
На следующий день он позвонил ей с работы.
— Я хочу, чтобы ты перестала летать. Денег нам и так хватает. Лучше сиди дома и пиши книги.
— Хорошо, Джеймс, — не стала спорить Линн. — Я уйду с работы.
— Обещаешь?
— Обещаю.
Вечером он явился домой с огромным портфелем.
— Хочу показать тебе кое-что.
— Мауи?
В последние недели все время Джеймса поглощал новый проект. Даже по ночам, уложив жену в постель и насладившись любовью, он прилежно возвращался к письменному столу.
— Нет, те рисунки ты уже видела.
— И должна признаться, они потрясающие.
— Спасибо. — Он не раз слышал подобные слова от Эрика и Чарли, но похвала Линн была ему особенно приятна. — Нет, это не Мауи, а домик Моники. Я все предусмотрел — кабинет для тебя, мой кабинет и прелестную комнатку для Моники.
— Но ведь малыш может оказаться не Моникой, а Джеймсом-младшим, — резонно возразила будущая мать.
— Не важно. Давай хотя бы помечтаем, что это будет она. А если... Нам ведь все равно, правда?
— Ну конечно!
В очередной раз он позвонил ей в пятницу накануне Валентинова дня.
— Привет! Как ты?
— Прекрасно!
— А как Моники — и та и другая?
— Кошка Моника попала в непростую ситуацию, и я не знаю, как помочь ей выпутаться. Вот решила выпить чаю — может, что-нибудь придет на ум. А девочка Моника... — Линн запнулась. Ее переполняли эмоции. — Девочка Моника только что шевельнулась.
— Правда? Почему же ты мне не позвонила?
— Я позвонила врачу — хотела убедиться, что все в порядке. Это такое странное чувство! Словно внутри тебя что-то трепещет... Врач заверил, что обычно дети начинают шевелиться как раз на пятом месяце.
— Я очень рад. Какие у тебя планы на Валентинов день?
— Думаю, такие же, как у тебя.
— Знакомая картина, — пошутил Марк, входя в ординаторскую, — два врача проводят свободное время в больнице. Причем заметьте — накануне выходных!
Лесли улыбнулась, по привычке отметив, как красив ее коллега. Но вопреки обыкновению ее при этом не бросило в дрожь и сердце продолжало биться в нормальном темпе. «Я переросла свое чувство. Что это было — любовь? Влюбленность? Не важно. Теперь он просто хороший друг».
— Одинокой женщине только и остается, что скрываться в больнице, — поддержала она шутку. — А вот что здесь делаешь ты, ума не приложу.
— Кэтлин с Бетси на Гавайях. Нечто вроде прощания с девической жизнью. В прошлом году они удалились туда перед свадьбой Бетси и Джеффа. Так что на неделю я предоставлен самому себе. Не выпить ли нам по этому случаю?