Когда Роберт окликнул ее, Чарли размышляла о том, как ей было легко с ним. Какое удовольствие получили они оба от посещения дворцов и музеев, от прогулок по великолепным восточным садам, от обедов в лучших ресторанах Токио и Гонконга. Они много разговаривали, иногда смеялись, но главное — узнавали друг друга. Во время переговоров старший Лансдейл оказал ей неоценимую помощь. Заправляла всем, конечно, она, но он был рядом, и она знала, что в трудную минуту может на него положиться.
И еще Чарли думала о том, что ей будет недоставать Роберта, когда они расстанутся.
— Что ты сказал? — спросила она, оборачиваясь.
— Ты уже час, не отрываясь, смотришь в окно. А поскольку твой ум никогда не бывает праздным, я решил, что ты о чем-то думаешь.
— Обо всем сразу, — просто ответила она.
— В этом я не сомневался, — пошутил Роберт и, помолчав, продолжил уже серьезно: — И о таинственной леди тоже?
Чарли улыбнулась. Если честно, она уже несколько дней не вспоминала Эрика и не думала о женщине, заставившей его отказаться от поездки.
— Нет. Со временем мы и так все узнаем, правда?
— Наверное. Хотел бы я, чтобы на этот раз Эрик был осторожнее.
В голосе Роберта слышалась тревога за сына.
— Что значит «на этот раз»?
— В отличие от предыдущего, когда он влюбился в тебя.
— Значит, тогда он был неосторожен?
— Может, я неудачно выразился... Вы оба были так молоды. Ты пережила тяжелую утрату и осталась наедине со множеством нерешенных вопросов. Ты пыталась понять загадочную смерть своей матери и ее не менее загадочную жизнь. Мы все, и я в том числе, недооценивали эмоциональную нагрузку, которая легла в то время на твои плечи. Ты так умело скрывала свои чувства! Понять их может только тот, кто сам столкнулся с трагедией... — Голос Роберта дрогнул.
Он имеет в виду смерть Бобби, догадалась Чарли.
— По-твоему, я была недостаточно эмоционально подготовлена для того, чтобы, влюбиться? — помолчав, осведомилась она.
— Ты, конечно, многое знала о любви благодаря своей матери. Но в целом ты не была к ней готова. Прежде тебе нужно было получить ответы на мучительные для тебя вопросы.
— И эти ответы я получила четыре года спустя. Как ты считаешь, тогда у нас с Эриком могло бы что-нибудь получиться? — «Если бы Виктория не забеременела», — закончила она про себя.
— Думаю, да. А ты как думаешь?
— Так же. Те два месяца после Рождества были восхитительными. Я радовалась, что наконец излечилась от своих сомнений... — «А потом позвонила Виктория». Чарли снова уставилась в иллюминатор. Взор ее затуманился. Казалось, она силится разглядеть в прошлом то, чего там уже нет. — А сейчас, несмотря на нашу близость...
— Вы слишком многое пережили. Это всегда будет стоять между вами.
— Мы никогда не причиняли друг другу боль намеренно.
— И все же ты страдала. Вернее, вы оба. — Помолчав, Роберт наконец осмелился задать вопрос, который мучил его все десять дней: — Если бы Эрик влюбился, как бы ты к этому отнеслась?
— По-моему, это уже произошло, и, как видишь, я бодра и весела. — «В эти десять дней — да. А что будет завтра, когда закончится прекрасная восточная сказка?»
— Ты стойкий человечек, Чарли, и всегда такой была.
— А как насчет Флоренс? — намеренно меняя тему разговора, вдруг спросила она.
— Флоренс? — недоуменно повторил Лансдейл.
Развод Виктории и Эрика был не единственным в их семействе. Вскоре после смерти Бобби Роберт расстался с Флоренс. Их брак давно исчерпал себя, а в последние годы держался исключительно на любви к внуку.
— Если бы она в кого-нибудь влюбилась, тебе было бы неприятно?
— Ничуть! Я был бы счастлив. Это позволило бы мне хоть отчасти загладить собственную вину.
— О какой вине ты говоришь?
— Я никогда не любил Флоренс. Мы поженились из-за Эрика и оставались вместе, пока росли дети — Эрик и Джун. Кстати, жили мы не так уж плохо. Флоренс была и остается прекрасной любящей матерью.
— Наседка, оберегающая своих цыплят! — съехидничала Чарли.
— С тобой она была не слишком любезна, — нехотя признал Роберт, гадая, в какой мере его бывшая жена усугубила страдания юной сироты.
— Ну что ты! Она не сделала мне ничего плохого, — искренне возразила его собеседница. — Она просто меня не замечала. Хотя временами мои поступки заставляли ее нервничать.
— Это правда. Особенно то, как ты влияла на Эрика.
— А знаешь, что мне вспоминается чаще всего, когда я думаю о Флоренс? — неожиданно спросила Чарли. — Как она выбрасывала деньги в мусорное ведро. Однажды она при мне наводила порядок в кухонном ящике. Несколько монеток закатились в угол, и когда Флоренс на них наткнулась, то просто взяла их и выбросила. Мне бы такое и в голову не пришло!
— Когда-то я боялась Ориона, — призналась Дженет, глядя на звезды, поблескивавшие над коттеджем. Стояла тихая августовская ночь. Черное безлунное небо озаряли только звезды. Казалось, что их гораздо больше, а сами они ярче, чем в городе, где им приходилось соперничать с искусственными огнями.
— Почему? — удивился Росс.
— Я не знала, что он — всего лишь созвездие. Знала только, что он где-то в небе, огромный зловещий охотник. Я боялась, что в один прекрасный день он явится за мной, и даже пряталась от него под одеялом, — неторопливо промолвила Дженет, погружаясь в детские воспоминания.
— Я все время забываю, какая ты робкая, — улыбнулся Росс, целуя ей руку. — Робкая в жизни, смелая на сцене. Сочетание, которое не перестает меня интриговать.
— Робкая деревенская девочка из Небраски и пресыщенный городской плейбой...
— Плейбой?
— Таким, во всяком случае, тебя считали в театре.
— И сейчас считают?
— Нет. Теперь уже нет.
Два месяца назад Росс и Дженет стали жить вместе, и для их коллег это, разумеется, не было тайной.
— Ну, плейбой тоже взрослеют. За одного я даже могу поручиться. Пойдем. — Он помог ей встать и мягко повлек за собой в спальню. — Со мной тебе не надо будет бояться Ориона.
Они занялись любовью, как делали это всегда, начиная с той памятной ночи в марте. Так, как только и умела Дженет, — традиционно, робко.
Но сегодня Росс повел себя по-другому. Он вдруг начал целовать ее тело. Начиная от груди, скользнув по плоскому животу, он легонько коснулся губами пупка и переместился ниже, к заветному треугольнику курчавых волос...
Дженет окаменела и судорожно вцепилась ему в волосы.
— Росс, не надо.
Он недовольно отстранился. Ну вот, еще одно препятствие, очередной секрет, которым она не хочет с ним поделиться. Что-то, что отталкивает их друг от друга в тот момент, когда, кажется, невозможно быть ближе. Что-то, что явно имеет отношение к Марку.
— В чем дело?
— Я не... — «Не знаю, что ты делаешь и что должна делать я», — хотела сказать она и вдруг заметила, что он рассердился. Но почему?
— Ты не хочешь, чтобы я тебя любил? — спросил он с горечью.
— Хочу! Только...
— Только пока я держусь в границах дозволенного? Не посягаю на то, что предназначено другому? Как и твои чувства, кстати.
— Росс, опомнись! Что ты такое говоришь?
— Я говорю, — отчеканил он, вставая и начиная лихорадочно одеваться, — что нельзя выдавать себя дозированными порциями. Для этого у нас слишком серьезные отношения. С моей стороны по крайней мере. А с твоей, похоже, вообще ничего подобного нет.
— Куда ты собрался? — В ее голосе слышался такой испуг, что он на мгновение заколебался. Может быть, он неправильно ее понял? Может, дело вовсе не в Марке?
— Я ухожу. К себе. — Он намеренно выделил это слово, хотя с недавних пор стал называть свою городскую квартиру их домом. Тогда ему казалось, что они стали единым целым. И вот они разъединены. Опять.
— Росс, — прошептала Дженет ему вслед, едва сдерживая слезы. — Не уходи. Прошу тебя...
— С твоим новым расписанием жить можно, — одобрительно заметил Эрик.
Уютно свернувшись клубочком, Лесли сидела рядом с ним на диване. Прошедшие полтора месяца — с тех пор как она закончила работу в городской больнице Сан-Франциско и снова стала обычным ординатором — были чудесными. Пять ночей из шести они проводили вместе. И даже когда Лесли поздно возвращалась домой после дежурства, Эрик уже ждал ее. Он заботливо укладывал подругу в постель, ложился радом, и как только она просыпалась — среди ночи или утром, — они занимались любовью.