— Мне вдруг пришло в голову, что пока все идет точно по сценарию. Теперь, если верить Харперу и Питерсону, ты должна исполнить любовную песню и удалиться в спальню с героем.
— Ничего не имею против при условии, что героем будешь ты.
— Я бы с радостью, но у меня намечено дело поважнее, — внес он неожиданную поправку.
— Какое же?
— Вначале нам надо переехать в более просторный дом с более просторной спальней. И мы займемся этим прямо сейчас. Пошли! — Росс решительно встал с дивана и потянул Дженет за собой.
— Куда? — недоуменно осведомилась она.
— Да тут рядышком. Всего полмили.
— Росс, неужели ты купил... — Она запнулась, не в силах справиться с эмоциями.
— Ну да. Признаться, это влетело мне в копеечку. Но зато у меня прелестная, талантливая и, что немаловажно, богатая невеста, а следовательно...
— Выходит, ты женишься на мне ради денег? — с деланным негодованием уточнила она, но, стоило Макмиллану поцеловать ее, тут же сменила гнев на милость. — Кстати, в нашем новом жилище есть мебель?
Он смутился. Чувствовалось, что это обстоятельство он не учел.
— Тогда придется отложить переезд до завтра, а пока удовольствоваться самой крошечной в мире спальней, но зато с героем, которого я люблю, — с жадностью приникая к его губам, прошептала Дженет.
— Любимая... — прошептал в ответ Росс.
Через два часа после ухода Марка раздался звонок из детского отделения.
— Привет, Лес, это Брюс Франклин. Нам только что доставили семилетнего мальчика. Он в коме. Похоже на синдром Рейс, но есть признаки не совсем типичные. Можешь, зайдешь? Твоя помощь была бы очень кстати.
— Я бы с радостью, но у меня мало опыта в педиатрии.
— Знаю, но мне сдается, что к болезни этого ребенка взрослые имеют прямое отношение.
— Я сейчас же приду.
Малыш неподвижно лежал на кровати. Казалось, он просто спит, но это был не сон, а кома. Дыхание осуществлялось с помощью механического вентилятора, а давление поддерживали медикаменты, тщательно отмеренными дозами поступавшие в кровь через крошечные голубые вены.
— Я был готов поклясться, что это Рейс, только до вчерашнего дня мальчик был совершенно здоров. И печень не задета. Мать попыталась его разбудить после дневного сна, но он так и не проснулся. Все показатели в норме, только сахар чуть понижен.
Лесли приблизилась к маленькому пациенту и осторожно откинула одеяло. И тут же профессиональная озабоченность на ее лице сменилась ужасом.
— И это ты называешь здоровьем, Брюс? — стараясь не выдать своих чувств, проговорила она. — Мальчик сильно истощен — мышечная масса мала, а жир и вовсе отсутствует. Или его плохо кормят, или у него что-то хроническое.
— Ты права, — осторожно заметил Франклин. — Он действительно не производит впечатления здоровяка. Но мать уверяет, что еще вчера он играл с детьми на улице.
— Ей можно верить?
— Кажется, она очень обеспокоена состоянием сына. А что ты еще заметила?
— Ну, например, вот эти рубцы на запястьях и щиколотках. — Лесли положила руки мальчика одну на другую, и то, что могло бы сойти за случайные царапины, вдруг соединилось в одну линию. Она проделала ту же манипуляцию с ногами. Результат повторился в точности.
— Господи помилуй! — ахнула девушка. Брюс кивнул.
— Он был связан, да? — вне себя от ужаса прошептала Лесли, высказывая мысль, уже ставшую очевидной для ее коллег-педиатров.— Его морили голодом...
— И похоже, заморили до смерти, — мрачно бросил один из ординаторов.
— Неужели ничего нельзя сделать?
— Мы пытаемся, Лес. Даем все, что имеется в нашем распоряжении, но, увы, это мало помогает. Давление стремительно падает, печень вот-вот откажет. — По голосу Франклина чувствовалось, что он тяжело переживает случившееся.
— Неужели это дело рук матери?
— Почти наверняка. Все ее россказни шиты белыми нитками.
— А отец?
— Они в разводе. Она получает алименты и живет с другом, который тоже почему-то страшно разволновался. Мы забрали ребенка в больницу и вызвали полицию. Они наверняка захотят поговорить и с тобой, Лес.
— Да-да, конечно. Скажи, Брюс, ты когда-нибудь уже видел такое?
— К сожалению, да, и не один раз.
На следующий день, подъезжая к дому Эрика, Лесли не могла отделаться от мыслей о вчерашней трагедии. У нее перед глазами все еще стояли мать мальчика и ее хахаль — оба модно одетые, аккуратно причесанные. На вопросы полиции они отвечали, картинно утирая слезы. Один из полицейских побеседовал с Лесли. Освободившись, она тут же поспешила в палату. Героическая борьба за жизнь маленького пациента, увы, окончилась не в пользу медиков. Лесли вспомнились слова Марка о том, что, когда ежедневно сталкиваешься с чужими страданиями, тебе начинает казаться, будто ты сам умираешь.
То, что произошло вчера, потрясло девушку до глубины души. Всю ночь она не сомкнула глаз, думая о том, как мать может вести себя так жестоко по отношению к родному сыну. Это не укладывалось ни в какие рамки, и все же это была правда. Утром она встала с гудящей головой и с саднящей болью в сердце.
— У тебя усталый вид, дорогая, — участливо заметил Эрик, раскрывая объятия ей навстречу.
Прежде, как бы Лесли ни уставала, для любимого у нее всегда находилась улыбка — радость предстоящего свидания перевешивала любые огорчения. Сегодня же она не могла заставить себя улыбнуться. И прежней радости не чувствовала. Несчастный малыш — жертва бесчеловечной матери — один властвовал в ее мыслях и никак не хотел отпускать.
Прильнув к груди Эрика, Лесли зарыдала.
— Что с тобой, дорогая? Что-нибудь случилось? — озабоченно спросил он, целуя завитки ее каштановых волос.
Лесли заколебалась. Она знала, что Эрик не любит, когда она рассказывает о своих пациентах. Правда, он вежливо выслушивал ее, но никогда не задавал вопросов, давая понять, что его это мало интересует, и при первом удобном случае менял тему разговора.
Лесли давно решила, что обязательно выяснит, в чем здесь дело. Не сейчас, а когда они оба отдохнут — например, на Гавайях. Она должна знать, почему Эрик избегает разговоров о медицине. Ведь это — часть ее жизни, причем немаловажная часть. А что, если когда-нибудь ей понадобится его помощь, поддержка? Сможет ли она на них рассчитывать?
И вот наступил как раз такой момент. То, что произошло в больнице, так ужасно, что одной ей с этим не справиться. Необходимо выговориться, а к кому же обратиться, как не к любимому человеку? Намерение отложить дискуссию до Гавайев начисто вылетело у нее из головы. Она была слишком расстроена, чтобы рассуждать логически.
— Понимаешь, — начала она почти виновато, — вчера ночью в детское отделение блока интенсивной терапии привезли мальчика. Вначале все считали, что у него так называемый синдром Рейс... — Лесли остановилась, почувствовав, как при последних произнесенных ею словах Эрик весь напрягся. — Ты слушаешь?
— Разумеется, — хрипло ответил он, отстраняясь. — Я только что сварил кофе. Хочешь?
— Нет, спасибо. — Она прошла за ним на кухню. — Так вот, вначале думали, что это синдром Рейс. Обычно он возникает после ветрянки или...
— Я знаю.
— Знаешь? Откуда?
— Не важно. Но врачи ошиблись. Мальчик оказался жертвой жестокого обращения. Об этом сообщается во всех утренних газетах.
— Да, журналисты своего не упустят, — вздохнула Лесли, припоминая, как однажды ей самой пришлось отбиваться от них.
— Представляю, каково тебе пришлось, — посочувствовал Эрик, но в его голосе не было прежней теплоты. — Может, примешь душ и поспишь?
«А может, ты все-таки поговоришь со мной? Я собиралась рассказать о том, что я чувствую, а ты меня обрываешь, сообщая, что факты тебе уже известны. Да не в них дело, неужели ты не понимаешь!»
Этот гневный монолог Лесли не решилась высказать вслух — ее остановило выражение боли в глазах Эрика. «Он хотел бы помочь мне, но не может, — догадалась она. — Есть причина, которая не позволяет ему это сделать».