— Но нам надо поговорить.
— Я не могу. — Она запнулась. Глаза смотрели с немым укором. «Я люблю тебя. И ненавижу. Зачем ты это сделал? Почему не доверился мне?»
— Я приду к тебе позже, — предложил он.
— Не надо. Мне необходимо побыть одной. Пожалуйста! Как только за ней захлопнулась дверь, Эрик вернулся в гостиную и тяжело опустился на кушетку, уронив голову на руки. Он настолько погрузился в свои мысли, что совсем забыл о бывшей жене. Она сама вывела его из задумчивости, демонстративно встав рядом. Она приготовилась к буре, но, когда Эрик поднял голову, в его глазах читалась мука, а не гнев.
— Только не вздумай обвинять во всем меня, — начала Виктория. Как она ни крепилась, ее голос все же дрогнул. — Я много размышляла над тем, что с нами произошло, и пришла к выводу, что неповинна в смерти Бобби, хотя ты всегда считал иначе. Вначале я была виновата в том, что он родился, потом — в том, что умер. Ты и меня пытался в этом убедить, и я поверила, потому что привыкла тебе верить. — Голос Виктории немного окреп и теперь звучал почти спокойно. — Но ты ошибся. Этой страшной вины на мне нет. Мой — наш — сын умер, но я, слава Богу, к этому непричастна.
Она остановилась, чтобы перевести дух. Сердце ее стучало как молот. Для чего она явилась сюда после стольких лет — чтобы доказать бывшему мужу, как он был несправедлив, или оправдаться в собственных глазах? Теперь это было уже не важно. Ее гнев улетучился. Она видела, что Эрик тоже страдает, пусть по-другому, но не менее сильно, чем она.
— Я никогда так и не думал, — негромко промолвил он, вспоминая жестокие слова, которые бросал в ту пору ей в лицо. Просто так было легче — найти виноватого. Представляй он, насколько тяжело переживает случившееся жена, он бы ни за что себе этого не позволил. — Извини. Я тогда плохо соображал, что говорю.
Виктория удивленно подняла брови. Она ожидала совсем другого — ссоры, бурного объяснения. Эрик явно изменился. В его глазах появилось новое выражение — печаль, мудрость. И любовь. Кто сделал его таким — Чарли? Или, может быть, Лесли?
Скорее Лесли, подумала сна, вспоминая миловидную синеглазую девушку, с которой познакомилась час назад.
— И за сегодняшнее я тебя не виню, — со вздохом продолжал Эрик, словно угадав направление ее мыслей. — Я сам во всем виноват.
Только тут он заметил две полупустые чашки, стоявшие на кофейном столике. Как это похоже на Лесли! Он бы отдал все, лишь бы сидеть сейчас рядом с ней, попивая горячий шоколад, и рассказывать о том, как он скучал по ней. И как сильно он ее любит.
Он что, оглох? Обычно Марк подходил к телефону даже из кабинета. Кэтлин подождала несколько минут, затем, приблизившись к двери, постучала. Никакого ответа. Она повернула ручку и несмело заглянула внутрь.
Марк резко обернулся.
— Это ты? Я не слышал, как ты вошла.
— Как всегда, весь в работе, — нежно пожурила она. Почему он так испугался? И что это за бумага у него на столе? Ей кажется или он действительно пытается скрыть, чем занимался? — Похоже, ты и телефона не слышал. А звонят, между прочим, тебе. Из клиники.
— Попроси, чтобы подождали. Я возьму трубку в спальне.
— Хорошо. — Он явно не хочет говорить при ней. Почему? Десять минут спустя Марк появился в гостиной.
— Сложный случай. Я вернусь часа через четыре. — Он небрежно клюнул ее в щеку.
— Только поезжай осторожно. На улице такая метель! Проводив мужа, Кэтлин присела у окна. Крупные хлопья снега падали грациозно, бесшумно, ярко вспыхивая при свете уличных фонарей, прежде чем бесследно растаять во мраке. Мимолетный блеск — и затем темнота. Смерть.
«Надо что-то делать», — подумала она в очередной раз. С этой мыслью Кэтлин вставала и ложилась, но никак не могла придумать, как именно ей действовать, поскольку не представляла, чего хочет добиться.
Она надеялась, что каким-то чудом все снова станет хорошо. Ведь однажды так уже случилось в октябре, после их поездки в Атертон. Это было неожиданно и потому тем более желанно. Несколько беззаботных недель счастья, как в пору начала их любви.
В один из таких дней ей позвонил Росс.
— Ну как ты, Кэти? — Судя по голосу, его явно беспокоило состояние приятельницы.
— Все отлично! — бодро отозвалась она. — Не знаю, что это на меня нашло. Я вела себя как глупая гусыня.
— Гусыня? Типично британское выражение! Это Бостон на тебя так влияет? Не забывай, что Массачусетс давно не английская колония, — пошутил он, обрадованный ее веселым тоном. — Что с Марком?
— Все прекрасно. Его будто подменили буквально сразу после нашего разговора. — «И после того, как он повидался с Лесли», — мысленно добавила она, стараясь убедить себя, что это случайное совпадение. — Так что извини за истерику.
Росс с сомнением покачал головой. Ему ли не знать, что Кэтлин никогда не была истеричкой! Конечно, приятно сознавать, что буря улеглась, но все же стоит довести до ее сведения мнение Дженет.
— Марк не любит медицину? — Нелепость подобного предположения явно позабавила Кэтлин. — Я уверена, что Дженет ошибается. Марк обожает свою профессию. В ней вся его жизнь.
— Но ведь этим можно было бы объяснить его дурное настроение, не так ли? — продолжал настаивать Росс. Ему самому доводы жены казались более чем убедительными.
— Наверное. Только дурного настроения больше нет и в помине! И медицину он любит! — торжествующе воскликнула Кэтлин. И вдруг вспомнила, каким счастьем засветились глаза Марка, когда она, рассказав о своем богатстве, в шутку предложила ему отныне не прикасаться к стетоскопу.
— Тебе видней. Я только передаю слова Дженет. Кстати, Лесли с ней согласна.
Лесли... Лесли явно что-то знает. Только с ней одной Марк чувствует себя нормально.
К исходу четвертой недели волшебная сказка кончилась. Каждый вечер Марк скрывался в кабинете, сидел там до глубокой ночи и возвращался в спальню, когда Кэтлин уже давно спала. Спала, обессилев от слез.
Иногда случались передышки. Марк выходил из состояния сосредоточенности и с удивлением обнаруживал, что у него, оказывается, есть жена. В такие дни его страсть заставляла Кэтлин замирать от восторга. Ей очень хотелось поговорить с ним, но в те минуты, когда это было возможно, когда они сжимали друг друга в объятиях на любовном ложе, тщательно подготовленные слова казались глупостью — ведь тогда все было хорошо.
А потом наступал очередной плохой период — с каждой неделей их становилось все больше, — и разговор опять терял смысл, потому что Марк все равно не услышал бы ее.
«Надо что-то делать», — снова подумала она, глядя, как за окном тают сверкающие снежинки. В эту холодную январскую ночь Кэтлин наконец приняла решение.
Она сознавала, что поступает дурно, что вторгается в личную жизнь мужа, но чувствовала, что не может иначе. Ей надо получить ответ на этот мучительный вопрос. Боясь, что если замешкается, ей не хватит мужества совершить задуманное, Кэтлин чуть не бегом направилась к кабинету.
Когда она открыла дверь, ее взору предстал девственно-чистый стол — очевидно, Марк убрал все бумаги, прежде чем уехать в больницу. Не просто убрал, а спрятал, чтобы она их не нашла.
«Я должна это сделать», — мысленно приказала себе Кэтлин, терзаясь сознанием собственной вины. Она закрыла глаза и попыталась сосредоточиться. Что же лежало на столе, когда она звала мужа к телефону? Книга. Толстая книга в синем переплете. Кэтлин скользнула взглядом по полкам и увидела ее на самой нижней. Это оказался учебник по кардиологии. Трясущимися пальцами она принялась перелистывать страницы, испещренные разноцветными диаграммами. «Марк наверняка спрятал это здесь», — подбадривала она себя.
Примерно в середине Кэтлин обнаружила около двадцати разграфленных листков, исписанных аккуратным, совсем не врачебным почерком Марка. Верхний представлял собой список, озаглавленный: «Текущие дела». Почти все пункты, в основном касавшиеся работы, были вычеркнуты. Прочтя последний, Кэтлин затаила дыхание. На листке стояло: «Лесли».