***
Вскоре я уже знал, что родителей Веры зовут Евгений Никифорович и Валерия Михайловна.
Но прежде чем я начну рассказ об этих добрых людях, я должен сделать маленькое отступление, вводящее в курс того, возможно, странного, но несомненно серьезного, по-своему даже большого дела, которому они отдавались. На короткое время и я в него втянулся. Китайцы, китайцы... далекий и загадочный народ, о котором именно в кругу Евгения Никифоровича и Валерии Михайловны меня вооружили солидными познаниями. Прежде не интересовался, а нынче признаю их великие китайские заслуги в области декоративно-прикладного искусства, ведаю о китайской их керамике и в состоянии говорить о ней даже и взахлеб. Разумеется, остаюсь дилетантом, невзирая на преподанные мне уроки, однако стал таков, что для меня уже не прозвучал бы дико и кощунственно вопрос о предпочтении китайского фарфора саксонскому или наоборот, саксонского - китайскому. В разгоряченном, но недостаточно обработанном уме какие только вопросы не возникают! И вот уже таранящий науку, мудрость, философию, искусство, высшее, абсолютное знание ум дилетанта самым серьезным и трогательным образом прикидывает, кому бы в самом деле отдать предпочтение. О Китае мы не знаем, как правило, ничего, в лучшем случае, что там всегда туго приходится простому народу, о Саксонии же нам известно, что она принадлежит Германии, а с Германией у нас уже связаны кое-какие представления, например, приходилось нам слышать, что это страна Баха, пива и туманной идеалистической философии. Роза Люксембург великая дочь немецкого народа, припоминаем мы. Но достаточно ли этого, чтобы предпочесть саксонский фарфор китайскому?
Впрочем, другой вопрос больше занимает меня. Мой корабль дал течь, и в щели, в образовавшиеся трещины я разглядел не удивительный и волшебный подводный мир, заслуживающий пристального внимания, а темную и бездонную пропасть хаоса. Легко вообразить мое состояние. Но я вижу и понимаю теперь, что хаос не есть нечто временное, преходящее, а всегда рядом, впереди нас и позади нас, и даже самого благополучного человека отделяет от него лишь хрупкая перегородка. Вчера, когда я знал об этом понаслышке, теоретически, я смеялся над скороспелыми выводами и разными легкомысленными увлечениями. Сегодня я инстинктивно цепляюсь за любую возможность вновь ощутить под ногами твердую почву. Я готов во всеуслышание заявить, что для тонущего человека и китайская керамика, превращенная в символ, в фетиш, способна предстать спасительной соломинкой. Я, однако, спрашиваю себя: тот ли я человек, которому на роду написано быть фанатиком? обладают ли вещи, идеи, причуды или люди достаточно соблазнительной для меня силой, чтобы я, отбросив всякую иронию, дошел до полного преклонения перед ними? Вопрос сложный. И принципиальный.
***
Иной раз развернется перед глазами панорама обширной цветущей долины, усеянной плоскими крышами одноэтажных домиков. Дух захватывает! Домики отделяются друг от друга лоскутками возделанных огородов. А из-под одной из крыш, но словно из недр земных пробиваются язычки пламени, донельзя аккуратные, будто нарисованные - красное с голубым. Я замираю в восхищении. Катастрофа какая, а? Или только чудится это мне? Или я стал жертвой оптического обмана и вовсе не домик горит, а летят низко над долиной неведомые существа и несут на крыльях огонь? Пожар; и сейчас загорится все, исчезнет из виду и провалится в тартар. Я потрясен, я, как завороженный, смотрю на эту трагическую и прекрасную картину, а в голове настойчиво, торжествующе вертится: Боже праведный, до чего же красива наша земля!
***
- Никита, у Веры есть брат?
- Нет, насколько мне известно. А что?
- Да так, чепуха, просто кое-что вообразилось, да и подумал, между прочим, что я ведь почти ничего о ней не знаю, ни кто она, ни кто ее родители, ни с кем она живет и о чем думает...
- Я в детстве части бывал и живал в пригороде у бабушки, в Причудинках. Там и познакомился с Верой. В Причудинках сиживал с ней рядом на горшках. А она с родителями жила в большом доме на холме, приметный это дом, большой, как дворец, и нелепый. С колоннами как в искусстве классицизма. Понял? Первым делом приходит в голову, что живут там необыкновенные тузы, а на самом деле там жила Вера с родителями. Папаша у нее и впрямь какая-то шишка, во всяком случае, всегда производил на всех очень сильное впечатление, солидный он, с важным брюшком. Он и сейчас живет в том доме, и жена у него красавица, то есть мать Веры, но у Веры с ними вышли какие-то разногласия, и она перебралась в город, сняла комнату. Выпорхнула в большую жизнь. У нее родители, по-моему, с фантазиями.
- А она?
- А она, видишь ли, их фантазии не приемлет. Довольствуется собственными.
***
Говорят Никите: ну, молодой человек, вы у нас вот где сидите...
И с выразительностью жеста хлопают себя по затылкам, по шеям, страдают, а хотели бы с удовольствием похлопать по животам, давая понять, что проглотили, слопали этого назойливого молодого человека, который как бельмо на глазу.
А что я такого сделал, что вас утомило и сделало мое общество невыносимым, что я такое сделал, что позволяет вам теперь утверждать, что я будто бы сижу у вас на шее, что это вы беспокоитесь, ведь вы, скорее, не даете мне покоя, преследуете меня и каждый мой шаг изучаете с таким вниманием, словно я подопытное животное...
А вот послушайте: "... возле кинотеатра "Космос", где демонстрировался новый американский фильм и собралась большая толпа желающих посмотреть его, в 20 часов. Инвалид, известный под именем Кеша, уже был там, разворачивая бурную деятельность. В 20.15 появился Никита и в течение ряда минут что-то активно доказывал Кеше, я уловил лишь слово, которое повторять не стану, поскольку оно является отборным ругательством и обозначает половой мужской орган, а я таких слов не произношу даже на улице..."
- Я-то как раз повторить это слово могу, потому как догадываюсь, что имеет в виду ваш целомудренный сотрудник, но вы должны признать, что на основании одного слова, даже такого, и на основании даже того, что оно под собой подразумевает, обвинять меня в преступлении или Бог знает в чем вы там меня обвиняете - это верх...
- Верх чего?
- Верх безрассудства.
- Ай, да мы не безрассудные совсем. И вовсе мы не за слово...
Воскликнул Никита:
- Нечего мне дело шить!
- Мы еще не предъявили вам никакого обвинения.
- Чем занимается Кеша, меня не волнует. Я знаком с ним и не отрицаю этого, но наши общие с ним интересы простираются не дальше пивного ларька.
- Неужели вы за вечер выпиваете до тридцати литров хереса?
- И после тридцати, если надо.
- Херес - вино португальское?
- Испанское. От названия города Херес-де-ла-Фронтера.
- Вы бывали в Херес-де-ла-Фронтера?
- Не приходилось.
- Но поддерживаете связи?
- Исключительно воображаемые.
- И дублоны вам платят воображаемые?
- Это уже чересчур!
- Допустим. Ну, а показания такого рода... помните? мы вам напомним:
"Действительно, она на меня до некоторой степени действовала, его пропаганда, и он давал мне читать кое-какие запрещенные книги, в частности, одну куда как неинтересную книжку, фамилию автора которой я забыл. Никита сказал, что эта книга не пользуется уважением у властей и что я обязан бережно с ней обращаться. Не скажу, чтобы я, по прочтении, полюбил эту книгу, но и не отрицаю, что я ее читал".
Вот так, молодой человек, кирпичик к кирпичику, слово к слову - и складывается чудовищная картина преступной деятельности.
- Я давно не занимаюсь политикой...
- ... давно?
- ... очень давно...
- ... а мы вас недавно видели...
- ... давно не читаю запрещенных книг, не держу их дома и не знаю, что с ними сталось. Сам книжек не пишу и стишками не балуюсь.