- И грамоту забыли?
- Начисто!
- И растительной жизнью зажили?
- Стебельком тонким.
- В бессмысленное существо превратились?
- И нет обратного пути!
- А бельмом у нас на глазу быть не перестали!
- Вы шутите!
- Поступают жалобы от ваших соседей. Вот послушайте:
"Однажды среди ночи нас разбудили громкие крики мужчин и женщин. Мы увидели, что из квартиры нашего соседа Никиты вывалилась во главе с самим Никитой целая ватага пьяных молодых людей, и все они стали бесноваться посреди двора, кричать, что-то делать, и разбудили весь двор своим безнаказанным хулиганским поведением. И это уже не первый раз, а такой, что мы уже и со счета сбились, хотя с мужем хотели, чтобы наши претензии и обвинения носили основательный характер и послужили нашему правому делу. До каких же пор это будет продолжаться, принимая формы откровенного разгула?"
- Было. И не раз. Я и сам сбился со счета. Что было, то было.
- И как же вы посоветуете нам поступить с вами?
Берут с улицы пьяного Никиту, а с ним заодно берут его собутыльника, который называет себя художником, волокут их в участок.
- Опять, опять? - кричит дородный капитан, тыча в грудь Никиты пальцем. - Не надоело? Зато нам надоело! Хватит, терпели! Ведите его, покажите ему, как у нас тут ракушки на задницу вешают!
Видит художник, что Никита из тесного кольца легавых в коридоре каким-то слишком уж искусственным маневром к стене отскочил, отлетел даже как будто.
- Что там? - спросил художник капитана.
Капитан лукаво и мечтательно усмехнулся:
- Там ой как занятно...
- Никита мой друг, - сказал художник взволнованно. - Никита мой друг. - Он приподнялся со стула, деловито и вместе с тем благостно заглянул в коридор и вымолвил: - Если вы его взяли, возьмите и меня.
Капитан не протестовал, не противился. Его багровое лицо сохранило безмятежное выражение. Он не был похож на утопленников, которых любил рисовать художник. Умение художника произносить слова указало ему, что и художник человек, а всякому человеку - капитан это отлично усвоил - можно навесить на задницу ракушки.
Идущего впереди Никиту окутал туман, художник почти не различал теперь своего друга. Не отличал от тех, кто навешивал ракушки. Да и не старался. Поджимай хвост, бродяга! крикнули ему. Художник не знал, как это делается, подвело его, должно быть, отсутствие рудиментарных остатков. Что-то тугое ткнуло его в бок. Совсем не страшно, подумал он, совсем не так страшно и неприятно, как казалось издали, и я правильно поступил, решившись разделить с Никитой страдания. Их втолкнули в небольшую кафельную комнату с кожаным креслом посередине. И это было уже отнюдь не так, как на полотнах Гогена. Художник подумал: а вдруг кресло воспламенится? Видать, прогулкой по коридору не ограничится дело. Художник скис. Не падай духом, приятель, крикнул Никита, докажем этим сатрапам и вандалам, что у нас есть порох в пороховницах. Художнику показалось, что Никита предал их общие интересы, заключавшиеся в том, чтобы поскорее выбраться из этой немыслимой обстановки произвола и грубости. Зачем было вещать о порохе? Теперь о них Бог весть что подумают. Ведь яснее ясного, что кресло воспламеняется. Сгоришь, как Ян Жижка. Как мотылек. Но художник быстро совладал со своим страхом, взял себя в руки. Что бы ни произошло в этой комнате, унижен по-настоящему он не будет, человек в руках врагов терпит муки, а не унижение. Его репутация не пострадает. Происходящее имеет и познавательное значение. Наступит время, когда его объявят героем, а его мучителей негодяями. Он кое в чем уступит им ныне, что ж, в другой раз отыграется, и чем больше уступит, тем больше затем отыграет.
***
РАЗМЫШЛЕНИЯ, РАССУЖДЕНИЯ И ПРОГНОЗЫ ЕВГЕНИЯ НИКИФОРОВИЧА, которыми он охотно делится с друзьями и единомышленниками, на редкость соответствуют духу времени... когда Я говорю о китайском фарфоре... эпоха Шан, династия Хань... конечно, наш кружок не назовешь настоящим объединением, каким-нибудь добровольным обществом, у нас нет официального статуса, и мы к нему не стремимся... но мы вправе называть себя клубом, потому что мы единомышленники, мы собираемся вместе и радуемся нашим сокровищам... высокая культура, взять хотя бы изделия из глины периода Тан... периода Мин... мы обладаем глубокими знаниями по интересующему нас предмету... ясное дело, Я на хорошем счету, у меня отличная должность, и чтобы обеспечить семью, приходится брать взятки... мы живем одной большой семьей... увы, не за горами старость, печальная сама по себе, но мы сохранили в себе много ребяческого, лучезарного, босяцкого... среди нас выходцы из разных мест и представители разных народов, но Я бы не назвал наше собрание разноплеменной сволочью, скорее это образец истинного интернационализма... хороши наши собрания... мы воистину увлеченные люди... Я бы особо отметил мастеров семейства Чжан... легкомысленное поведение моей жены порой раздражает меня, но Я, как истинный джентльмен, не стесняю ее свободы... удивительно хороши наши сборища... тема купли-продажи не иссякает, и это естественно, ведь для пополнения наших коллекций приходится делать бизнес и вращаться в мирке торгашей... известно, что моя коллекция из лучших, лучше нет и не бывает, мои гости бродят по моему дому как по музею и выражают восхищение с детской непосредственностью, все им хочется потрогать руками, а вино льется рекой... мы наловчились закатывать роскошные пиры, с которых многих гостей уносят пьяными в стельку... это развлечения, без них нельзя... у нас бывают запои...
***
Художник думал, а может быть, некоторым образом вообразил, что в кафельной комнатке будут: загонять иголки под ногти, пытать огнем и железом, опускать в чан с нечистотами, пропускать через тело электрический ток, сдавливать голову специальными щипцами, травить овчарками. А после, когда его выпустят под давлением мирового общественного мнения, всегда служащего пользе обиженных и обездоленных, все честные и добросердечные люди будут смотреть на него как на героя и мученика, и он проживет оставшиеся ему считанные дни больным, разбитым человеком. Таиться такому нужно ли? С обезоруживающей прямотой скажет он моей жене Валечке, что глупо жить с таким скотом, как я, и разумно жить с ним, героем, мучеником, художником, и они уедут за тридевять земель, и останется у него только одно еще сожаление: что не родился он в благословенные времена, когда у него были бы шансы стать первым кубистом, а то получается, что он вроде как эпигон, а ведь во всем повинно наше гнусное время, и гнусно, что он не родился лет на пятьдесят раньше, когда еще можно было заделаться в чем-нибудь первым, но ничего, он залижет эту рану и станет вторым мужем Валечки и справится со своей нравственно-супружеской задачей столь хорошо, как и не снилось первому.
***
ПИСЬМО ВАЛЕРИИ МИХАЙЛОВНЫ ДАЛЕКОЙ ПОДРУГЕ, по странной случайности не отправленное, забытое между отбросами, объедками, следами свинства, безобразного разгула, который ее муж называет собранием друзей китайского фарфора, письмо, представляющее собой значительный документ, свидетельство о духе, царящем в доме на холме в Причудинках, документ, наполовину уничтоженный чьей-то неосторожной или коварной рукой, начинающийся следующим образом: ...ствую удовлетворение. Опуская мелкие подробности быта, перехожу к главному, дорогая Лиза. Ты спрашиваешь, сознаю ли я всю фальшь своего существования. Еще как сознаю! Но в то же время позволь спросить: о какой фальши ты толкуешь? Обрати внимание на то обстоятельство, для меня, признаюсь, отрадное, что я имею все, чего хочу, по крайней мере, очень многое из того, что мне хочется. Я живу, не обременяя себя трудовыми хлопотами, меня не одолевают тревожные помыслы о завтрашнем дне, я имею мужа, который ни на секунду не забывает о своем долге окружать меня атмосферой любви и заботы, имею любовника, который не претендует на большее, чем похитить меня на часок-другой из-под носа зазевавшегося супруга. А если, допустим, я бы вдруг вообразила, что подобное существование не достойно меня, что оно действует на меня пагубно и обрекает на вечные муки мою бессмертную душу; если бы я, вместо того чтобы лодырничать, пить шампанское и тешиться с мужиками, пошла на фабрику зарабатывать себе на хлеб насущный и угасала в ужасном цеху на какой-нибудь никчемной или даже попросту комической должности, - не отвергла бы я очень скоро даже малейшее предположение, что это и есть истинная, разумная и правильная жизнь? Кто мне докажет, что уход от жизни, которая мне как раз вполне по душе, в тяжкие труды и нищету есть мудрый шаг, а не глупая и насквозь фальшивая выдумка?