— Девок не водил, нет, — сказала хозяйка. — Чисто жил. По полдня за столом просиживал. Читает, пишет чего-то.
— Гости к нему приходили?
— Нет, никто не бывал.
— А стол давно так стоит?
— Да Сергей-от как стал жить, передвинул.
— Раньше вон там стоял? — Рысин показал на оставшиеся от ножек отметины в углу.
Хозяйка кивнула:
— Тама.
Рысин взглянул на окно, на придвинутый к столу колченогий стул. Прикинул, что при письме свет падает с правой стороны и написанное ложится в тень от ладони, если писать правой рукой. Человек, целыми днями сидящий за столом, не может не обращать внимания на такие вещи.
— Скажите, ваш постоялец был левша?
— Вот не скажу, — огорчилась хозяйка. — Не примечала, леворукий, нет ли.
— Когда он ушел вчера из дому?
— Часу в шестом.
— И больше не приходил?
— Нет, не был.
— А раньше случалось, что не ночевал дома?
— Позапрошлую ночь не ночевал. Под утро только пришел. Мы еще спали, слышим, ключ в замке вертит. У него своего ключа не было, а в тот раз попросил с вечера.
— Ага, — сказал Рысин. — Понятно.
Итак, можно было считать, что похититель серебряной коллекции обнаружен: мертвый, он лежал в университетском подвале рядом с портретом последнего российского самодержца. Но мысль эта, хотя и была следствием логического подхода к обстоятельствам, особой радости не принесла.
Он выдвинул ящик стола, увидел тетрадь в синем клеенчатом переплете, довольно толстую. Раскрыл ее на первой странице: «12 января 1917 г. Сегодня мне исполнилось восемнадцать лет. Решено! Буду вести дневник, «дневные записки», как говорили в прошлом столетии. Вот, написал эту фразу и уже солгал. Написал ее так, словно не для себя пишу, а для кого-то, кто будет читать мои заметки. Помянул зачем-то о прошлом столетии. Нет, нужно писать честно и, самое главное, вовсе не думать о стиле. Иначе легко сбиться в ложь, в многозначительность. Только мысли, только наблюдения!»
Рысин полистал дневник, отметил мелькнувшую несколько раз фамилию Желоховцева и сунул тетрадь за пазуху, решив прочесть дома.
— А имущество его? — поинтересовалась хозяйка.
— Имущество остается родителям. Они должны приехать из Кунгура. Я составлю опись, и, если что пропадет, ответите по закону.
— Одеяло мое, — торопливо сказала хозяйка. — Его не пишите. И чайник мой.
Рысин еще раз тщательно осмотрел комнату, простукал стены и подоконник. Потом составил опись, занявшую полстранички, и дал подписать ее хозяйке. Спросил:
— Позавчера утром он домой ничего не приносил? Никаких коробок?
— Ничего не было. Я еще в сени выходила смотреть. Пьяный, думала, или с девкой.
Рысин спустился вниз, вывел на улицу велосипед.
Всю жизнь он был неудачником. В двадцать девять лет такие вещи вслух еще не говорят, но думают о них уже вполне откровенно. Что он делал все эти годы? Какой только чепухой не занимался. Изучал труды криминалиста Бертильона, а после шел собирать сведения о клиентах дома госпожи Чирковой в Разгуляе. Или выяснял в ярмарочное время подлинную стоимость деловых попоек в ресторанах — приказчики и младшие компаньоны часто представляли фирмам фальшивые счета. Такие дела вел он из рук вон плохо, потому что неинтересно было, порой сам оставался в убытке, и тогда приходилось выслушивать вечерами долгие наставления жены. Теперь с этим было покончено. Навсегда. Он, Рысин, вел настоящее дело, о каком мечтал когда-то, а потом и мечтать перестал. Но зачем все-таки Свечников похитил коллекцию?
Навстречу, в сторону вокзала, проехала фура с ранеными. Лошадью правил бородатый казак в папахе и шинели, накинутой прямо поверх белья, рядом сидела сестра милосердия в грязном куколе. Лицо у нее было молодое, белое, а руки желтые, как у старухи. От йода, отметил Рысин и пожалел сестру.
Еще через квартал попалась подвода, груженная всяким домашним скарбом. Над корзинами и узлами, как мачта, торчала старинная лампа на длинной бронзовой ноге, мальчик в матроске с кошкой на коленях сидел под лампой. Рядом шел немолодой мужчина, в котором Рысин узнал известного в городе адвоката Лончковского. Когда-то он следил за ним по поручению мадам Лончковской, подозревавшей мужа в нарушении супружеской верности. Логического подхода это дело не требовало. Рысин вел его нехотя и никаких результатов не добился: адвокат так ловко применял правила конспирации, словно был не кадетом, а эсэром-боевиком. Где-то теперь адвокатская пассия? Где мадам Лончковская с ее истериками и мигренью? Все смешалось, перепуталось. Город пустел на глазах, и уже никому здесь ни до чего не было дела.