Затем потратила время, чтобы разобраться в электронной почте, прочей корреспонденции и убедиться, что Дайонара все делает правильно. Я стала проверять своих помощниц после того, как одна из них так напортачила с файлами, что пришлось вызывать специальную фирму разбираться в ее мешанине. Стараешься помочь людям, даешь им шанс пробиться наверх – и удивляешься, что они не понимают, какие перед ними открываются возможности. Но Дайонара работает хорошо. Я за ней тщательно слежу. Все и всегда на месте. С тех пор как она пришла к нам, я ни разу не пропустила ни телефонного звонка, ни сообщения, ни встречи.
Помещение «Эллы» быстро расширяется. Теперь в отремонтированном здании склада мы занимаем почти половину третьего этажа. И обсуждаем вопрос о том, чтобы с начала нового года взять весь этаж целиком. Пока я шла по коридору от кабинета к залу заседаний и вдыхала праздничный аромат зелени, украшавшей стены и дверные проемы, мое сердце наполнялось гордостью. В 90-х годах – поверите? – меня отправили в колледж, чтобы я нашла себе мужа. А я узнала там много всякой всячины, особенно то, на что способна женщина в современном мире. Отец никогда не говорил мне, что он думает о моих занятиях, зато мама заметила: «Ты сделала мою жизнь осмысленной». Это она шепнула мне, когда я приезжала к ней в прошлый раз: «Я горжусь тобой». Слезы навернулись ей на глаза, но мама смахнула их, едва в комнату вошел ее муж.
«Мое создание», – размышляла я, глядя на изящно оформленные кирпичные стены и висящие на них, сильно увеличенные, все двадцать четыре обложки опубликованных номеров «Эллы». Я обрадовалась, увидев рождественскую елку, – наконец-то зеленщики явились и установили ее в нашем главном коридоре. На наших обложках появляются самые талантливые латиноамериканки, а раз в году, в спецвыпуске для мужчин, самые талантливые латиноамериканцы. В этом сезоне Энрике Иглесиас, мужчина моей мечты, позировал для обложки вместе со своей матерью. Пару месяцев назад я ездила на фотосъемку в Нью-Йорк и, как мне кажется, испытала влечение. В последний раз. Позови он меня домой, я бы, наверное, не отказалась. А кто бы отказался?
Мы стараемся помещать на обложки моделей, потому что задача журнала, как я сформулировала ее, – возвысить образ латиноамериканских женщин, воодушевить и побудить их стать как можно лучше. На нас и так обрушивается чрезвычайно много информации, и ее основная мысль состоит в том, что наша главная задача – быть сексуальными и покорными. Настало время перемен, и наш журнал – показатель того, насколько латиноамериканские женщины готовы воспринять эти перемены.
Я прошла мимо высоких растений в горшках и зоны отдыха, где стояла обитая розовым бархатом стильная мебель. Обожаю рождественские деревья, украшенные красными и золотыми шарами и мерцающими лампочками. Передо мной изгибался мрамор приемной стойки и открывался вид из окон на Деловой центр. Когда дизайнеры интерьера представили проект, я усомнилась – мне хотелось чего-нибудь более консервативного, викторианского, с провинциальными французскими полутонами, как в квартире, но дизайнеры проявили настойчивость. Они утверждали, что люди ждут от здешней атмосферы чего-то молодого и женственного, а вместе с тем сильного и возбуждающего. И оказались правы. Я рада, что послушалась дизайнеров, и получилось то, что получилось. Окончательно убедила меня Сара. Сама я не стремлюсь к чему-то чрезмерно красочному. «Очень по-латиноамерикански, – сказала она, когда я показала ей план. – И в то же время по-бостонски». Рене выпрямилась и улыбнулась мне, когда я проходила. Кофе бесследно исчез. Славная девчушка.
Я решила запомнить имена всех, кто работает в моей компании, даже уборщиц. Смотреть людям в глаза, обмениваться убедительными рукопожатиями и называть их по именам. Надо относиться к людям уважительно, независимо от того, какую работу они выполняют, – ведь не знаешь, когда они могут понадобиться.
Я вошла в комнату заседаний и осталась довольна, увидев, что за столом собрались все восемь моих редакторов: они сидели и негромко переговаривались. Семь женщин и один мужчина. Женщины в современных стильных костюмах и с модными прическа-осми. А мужчина, Эрик Флорес, с уклоном в голубизну, как выразилась бы Уснейвис, тоже мог бы считаться женщиной. Иногда мне приходило в голову, что он покупает одежду в дамских бутиках. Сегодня Эрик пришел в оранжево-розовом приталенном пиджаке и ярко-зеленой водолазке. Он высокий, симпатичный, потрясающий художественный редактор и совершенно не интересуется девочками.
– Доброе утро, – сказала я.
– Доброе утро, – ответили мне. Кое-кто начал шелестеть бумагами на столе.
– Как выходные? – спросила я, устраиваясь во главе стола.
– Никак не отойду, – ответила с драматическим вздохом Трейси, наша печально известная любительница вечеринок, редактор отдела искусств, и показала пальцами на виски. Все рассмеялись.
– Выпей еще кофе, – предложила я.
– Боюсь, утроба взорвется. – Трейси наклонила фирменную кружку «Эллы», и я увидела коричневое от многомесячного чрезмерного употребления кофе нутро. – Сегодня уже третья.
– Эта штука тебя убьет, – заметила фоторедактор Иветт. Я согласилась с ней, но промолчала.
По стандартам любой редакции, у нас очень невысокая текучесть сотрудников. Я хотела, чтобы люди позитивно воспринимали журнал и меня: от корреспондентки до свободной художницы, от постоянной подписчицы до той, кого мы впервые встречаем в приемной, приходя к врачу.
Люси, редактор отдела персоналий, встала со своего места и пересела на стул рядом со мной. Мне показалось, что она недавно плакала: лицо распухло, красные круги вокруг глаз. Однако Люси старалась выглядеть веселой. Обычно аккуратно выщипанные брови Люси сейчас в полном беспорядке. Она потупилась, словно хотела спрятать лицо. Мои сотрудницы часто приходили ко мне в кабинет и вываливали свои проблемы, а я выслушивала их. Так, на прошлой неделе я узнала, что от Люси ушел друг, причем к женщине намного старше ее. Люси двадцать шесть, а его новой избраннице пятьдесят четыре. Представляю, как ей больно. Когда-нибудь в будущем, но не очень скоро, я хочу сделать материал о латиноамериканках в возрасте и их любовниках-юнцах. Только подожду, пока Люси немного отойдет. Хотя сама я считаю неправильным, что сотрудницы рассказывают мне о своих сумасшедших матерях и жестокосердных приятелях. Но еще хуже одергивать людей, когда у них горе. Однажды Джордж Буш-старший заметил, что иногда хорошие манеры – это плохие манеры: люди с плохими манерами не должны чувствовать себя ущербными в вашем присутствии. Я его слушаюсь.
– Ты в порядке, милая? – мягко спросила я у Люси, положила руку ей на плечо и слегка стиснула его. Люси считает меня хорошим товарищем. Она кивнула и улыбнулась. – Очень рада, – сказала я и откинулась на спинку стула.
Хотя еще только начало декабря, мы ломаем голову над последним материалом для номера, приуроченного к Валентинову дню. Материала пока нет, а на следующей неделе нам нужно сдавать журнал. Мне понравились все идеи, кроме одной. Новый редактор отдела моды (старая сотрудница осталась сидеть с очередным ребенком) предложила пикантный разворот, на котором топ-модели агентства «Форд» демонстрируют на Майами-Бич эротическое белье. Лучшую часть своей карьеры она сделала в испаноязычной версии «Космополитен», где полно скабрезных словечек, похотливых задумок, а снимки граничат с порнографией.
– Интересная мысль, Кармен, – ответила я, положив ладони на стол. Мои ногти консервативно женственной длины, кончики сточены под овал, лак такой светлый, что кажется почти белым. Сегодня единственное украшение на руках – обручальное кольцо. Я помню, что не следует сцеплять пальцы во время делового общения, особенно если намерена отвергнуть чье-то предложение. Надо всегда оставаться открытой, ведь язык жестов производит на окружающих такое же впечатление, как и вербальная речь. Кармен откинулась на спинку стула и оборонительно скрестила на груди руки. Я не хочу, чтобы она пугалась, но пусть начинает мыслить как редактор «Эллы». – Согласна, – продолжала я. – Валентинов день – именно то время, когда многие женщины стремятся выглядеть сексуально. Но не забывайте, что некоторые наши читательницы – девочки-подростки. Я предпочла бы не учить их тому, чему не надо.