Долго размышлял строитель, пытаясь вспомнить, какое свинство мог он выкинуть, будучи пьяным. Но все забылось, ничего определенного в памяти не сохранилось. Только когда «для храбрости» опрокинул «служебную», в голове немного просветлело. По пути из дому, у третьей закусочной, разминулся с Лашасом и председателем местного комитета. Самое странное, что оба трезвенника выглядели подозрительно покрасневшими.
— Предали, сволочи! — понял Бонкаклюкис. — Правильно люди говорят: если вор перестал воровать, а пьяница пить — беги от них!
Тихо, как тать в ночи, вошел Бонкаклюкис в кабинет начальника. Оцепенел, стоит будто перед приговором и только глазами моргает. А тут и начальник и представитель профсоюза подскочили с мест, один за правую, другой за левую руку схватили, трясут изо всех сил, поздравляют.
— Товарищ Бонкаклюкис, — говорят. — Вы — наша гордость, лучший подписчик во всем районе! Вы — пример для всех! За это район наградил вас Почетной грамотой!
Остолбенел Бонкаклюкис, застигнутый такой новостью, не знает, то ли радоваться, то ли ругаться. Только вблизи от дома опомнился и подумал про себя: бог с ней, с бутылкой, ведь такой почет! Как разместить все издания, как их упорядочить? Видимо, придется добровольно подписаться на журнал «Библиотечное дело» и оттуда черпать опыт.
Осталось одно утешение — недавно почтальон сообщил по секрету: и председатель местного комитета похвальную грамоту получил. За то же самое. Его на газеты и журналы сам начальник подписывал.
МУЧЕНИК
Мне было весьма приятно, когда моего сослуживца Терляцкаса назначили заведующим. Дело в том, что мы с ним издавна сидели в одной служебной комнате и были еще более давними приятелями. Вместе сидим и теперь, но отныне он стал руководителем, а я — подчиненным.
Когда до конца работы осталось ровно полчаса, я, как обычно, убрал со стола остатки обеда, шашки, спортивные журналы и кивнул в сторону дверей. Это означало — пошли. Мы всегда приходили часом позже и на полчаса раньше уходили.
Но на этот раз Терляцкас почему-то не поднялся — возможно, чересчур углубился в журнал. Как видно, решал кроссворд. Потом и на часы слишком уж долго смотрел.
— Рано ведь еще. Время рабочее. Неудобно, — опустив глаза, стыдливо заметил он.
— Что ты, Казис, не будь формалистом! Закончишь завтра свой кроссворд, — убеждал я.
Однако Казис медленно и настойчиво покачал головой. Я снова достал журналы и стал разглядывать снимки гимнастов. Подожду, думаю. Ведь домой мы всегда вместе ходили — много приятнейших часов проводили сообща. Словом, сотрудничали во всех областях различнейшей деятельности.
Мы вышли.
У кафе я без слов повернул к знакомым дверям, но тут же остановился: Терляцкас, зажмурившись и не поворачивая головы, вышагивал дальше.
Я удивился. Ведь после работы мы никогда не проходили мимо этого места, не опрокинув графинчик.
Что стало с Казисом?
— Неудобно, — с выражением мученика на лице ответил он мне. — Еще какого-нибудь знакомого встретим. Знаешь ведь, теперь так строго воюют против алкоголя, а мы...
Что ж, он говорил правду, хотя в глазах его я видел жажду, как у собаки, нажравшейся селедки. Но надо в конце концов уважать свободную волю, нельзя человека насиловать.
В субботний вечер мы намечали двинуться в «женскую светелку», т. е. доставить счастье одиноким девицам. Поскольку Терляцкасу жена была надобна только еду варить да белье стирать, а я был холостяком, то мы всегда отправлялись по этому маршруту. И не только по субботам. Когда нападала тоска.
Но в этот раз, направляясь в условленное место, я встретил Терляцкаса на полпути. Он шел рука об руку с женой и вел обоих детишек. Мне ничего другого не оставалось, как сказать его супруге «добрый вечер».
Что стряслось с Казисом, неужто он за один день перевоспитался и полюбил семью? Для решения такой загадки требовалась голова Соломона.
На другой день Терляцкас вновь удивил меня.
Целый месяц ходил к нему один посетитель. И Терляцкас методически все куда-то отсылал и гонял его. А вот сегодня Казис решил его дело в две минуты! Клиента, являвшегося прежде по такому делу, он гонял по меньшей мере полгода, пока в конце концов не терял поданного заявления. И еще он раньше умел прекрасно выспаться на работе. Его розовое личико, округлый подбородок и опухшие глазки блестели не только от хорошего питания. Отдых да развлечения в рабочее время тут также кое-что значили.
Таким я его знал. А вот теперь не узнаю и ничего не понимаю.