— Жив пока. Но совсем постарел, расклеился, поганец. Слоняется, роется в мусорных ямах всего мира, собирает всякие отбросы, тряпки, складывает в кучу и радуется. Извелся старик, вовсе измотался, долго не протянет. Со всеми своими королями протухнет. Но ты, Шнибждукас, не огорчайся: навоз выйдет хороший, сможешь табак сажать.
А Шнибждукас, заслышав рассказ Викрутиса, прячется за чужие спины, бежит за версту или выскакивает в дверь и молчит будто воды в рот набрал.
ГОДЫ ГУЛЯШОНИСА
Едва колхозник Гуляшонис повернулся на другой бок, как тут же услышал, что открылась дверь и кто-то вошел в избу. Скоренько выкатившись из постели и сунув ноги в клумпы, хозяин поспешно затопал навстречу гостю.
Ввечеру, в канун Нового года, обещал зайти сосед Шонагулис [3], и Гуляшонис поджидал его. Для встречи Нового года было все подготовлено честь честью: на столе стояла черная литровая бутылка самогона, лежал добрый круг колбасы, соленые огурцы в тарелке, полбуханки хлеба и колода старательно крапленых карт.
Потому-то и выпучил глаза Гуляшонис, когда вместо Шонагулиса посредине избы увидел незнакомого длиннобородого старика в шубе. Колхозник принялся было оглядываться в поисках палки, чтобы «воздать» непрошеному гостю, но в это время бородач заговорил:
— Сынок, разве не узнаешь меня?
Потер Гуляшонис кулаками глаза и только теперь разглядел на большой меховой шапке старика неразборчивые поблекшие цифры — такие, что обычно рисуют на шапках Старого или Нового года. Гуляшонис растерялся: как же так, неужто во сне привиделось — какой это нынче год к нему припожаловал? Старый ведь не возвращается, а Новому еще рановато?
— Старых знакомых, сынок, забывать не следует, — сказал длиннобородый, неожиданно усаживаясь за стол. — Я — прошедший год. Прошедший, понимаешь? О, и водка есть, и картишки приготовлены! — добавил он, оглядев стол.
Глаза Гуляшониса блеснули. «Только бы не выжрал всю», — подумал он. Но старик выпивку не трогал, лишь спросил, глядя на удивленного хозяина:
— Так ты все еще меня не узнаешь? Эх, сынок, сынок... — грустно вздохнул он. — Ладно, тогда раскроем книги.
Он вытащил из-за пазухи толстую книгу, нацепил очки и, послюнив палец, начал листать.
— А ну-ка посмотрим, что говорят факты и цифры, — схватив за руку, притянул он Гуляшониса к себе. В разделе «Дела и дни Гуляшониса» рукой Времени было начертано: «Проспал — двести дней; выпил — бочку водки, три бочки пива и других напитков; проторчал на базаре 66 дней; в году 365 раз играл в карты, надеясь тем и пробавляться...»
— ...А трудодней что-то не нахожу... — водил старик пальцем по страницам. — А, вот где! Два с половиною... да, два с половиною трудодня...
Слушая монотонное гудение голоса, Гуляшонис внезапно представил себя вместе с Шонагулисом в местечковом буфете. Сидят они на пустой бочке и кричат сквозь облако дыма: «Девушка! Пол-литра и пять бутылок пива бедняге колхознику!» Но это видение быстро исчезает, приходит новое: вот он стоит на базаре за прилавком и зазывает покупателей: «Гляньте, какой баран! Только поглядите! Не баран, а гора! Арарат! За такого Ной своим ковчегом зацепился...» Не успел Гуляшонис расхвалить барана, как внезапно кто-то вместо ножа для резки мяса сунул ему в руки карту. Подвернулся как раз туз червей. Гуляшонис крикнул: «На все!», взял вторую карту и задрожал — вышла шестерка. «Мой отец на семнадцати не останавливался, и я прикуплю», — заявил он, подбадривая себя, и получив короля, закричал: «Очко!»
Потом ему привиделось, будто он косит колхозную рожь, но косит почему-то во сне. Так душно, тяжко, льется пот, но проснуться он никак не может. Подходит бригадир Микас и говорит: «Глянь, что делаешь». Посмотрел Гуляшонис — и вправду коса давно сломана, а он косовищем сечет и сечет одну-единственную ржаную соломинку и срезать ее не может. Сомлел со стыда человек, а тут еще кругом колхозники обступили, носы ближе суют, от смеха воздух дрожит. Хоть сквозь землю провались. Хочет Гуляшонис сбежать от насмешек знакомых, но и шелохнуться не может. А косу-то он нарочно сломал — чтобы работать нечем было. Но тут видит, как приходит выручка — бригадир Микас новую косу несет... «Как лошадь буду работать», — решает Гуляшонис и тут же ощущает, что он опять лежит в постели. Как легко на сердце! А вот и Шонагулис. Дверь избы открывается, и входит милейший сосед. Странно только: Шонагулис похож не на Шонагулиса, а на изображение Старого года, виденное в газетах. Он берет Гуляшониса за руку и, не дав даже одеться, выводит его во двор. Под ногами хрустит снег, вокруг огни деревни мигают, в небе звезды холодно поблескивают. Его сотрясает озноб, ломит босые подошвы, но незнакомец не отступает и ведет дальше.