Только один пожилой гражданин с коротко подстриженными усиками, склонившись всем телом к музыканту, развесив уши и разинув рот, так и впивал поток звуков. Глаза его светились от восхищения. Когда аккордеонист закончил, почитатель суетливо задвигался и даже хлопнул в ладони. Это несказанно понравилось музыканту, и он произнес:
— А теперь, если хотите, я вам сыграю из заграничной оперетты «Пи-пи, па-па, джиру-джиру, джиркшт». Увидите, — обратился он к почитателю, — музыка — на ять.
И он рванул. Поднялся такой шум, что казалось, будто принялись сигналить шофера сотни автомобилей, завывать пилорамы лесопилок или, скажем, кто-то взялся топоры на точиле затачивать. Одна бабенка, оглушенная такой музыкой, схватилась за щеку, прижала ее ладонью и жалобно застонала: «Зуб!» Остальные принялись вертеться, морщиться, косо поглядывать на музыканта. В конце концов один внезапно поднялся, схватился за живот и, скорчившись, с ужасным страданием на лице нырнул в дверь.
Тем временем аккордеонист закончил свое выступление и, довольный, сияя всем лицом, вздохнул. На него смотрели полные восхищения и уважения глаза староватого почитателя. Он пересел поближе к играющему и осклабился.
— Восхитительно, очаровательно! — похвалил он. — Давно такого не слышал.
Музыкант торжествовал. Вонзив один палец глубоко в свою прическу, он опять поправил локон, вынул зеркальце, покрутил перед ним головой, повращал глазами.
— Это все ерунда, — скромно признался он. — Теперь стало не то. Музыкальной литературы мало. Вот когда мой отец был органистом, так тогда всяческое наигрывали. Соберется, бывало, хебра на гулёж, самогона бутылку на стол, девах кучу приведем, и давай: крим-крам-крамбамболи... Еще и не такие аховые дела вытворяли... У одного музыканта я блат имел, так он мне всяческие ноты выкручивал. Он, знаешь, свистун был, но дашь бутылку форы и получишь... Эта музыка бешено действовала! Бывало, так заволнуешься, весь дрожишь... Однажды, представь себе, нашло на меня что-то, так хебра и говорит: «Лечиться тебе надо...» А я что — с Луны? Где это видано — здоровому человеку...
К беседующим подошли двое мужичков лет по пятидесяти, одетых по-деревенски. Некоторое время они с любопытством осматривали блестящий аккордеон юноши, а потом попросили:
— Ты бы, приятель, нам народную песню иль музыку игранул, вот любо-дорого послушать... А этой-то вашей мы не понимаем...
Однако юнец будто и не слышал. Только глянул сквозь щелочку глаз на мужичков и продолжал свой рассказ собеседнику. Крестьяне, ничего не понимая, постояли, подождали, потом махнули рукой и вернулись на свои места.
— Молокосос! — сердито бросили они. — И говорит как-то по-барски — ничего не поймешь.
Аккордеонист снова запустил пальцы в локоны, почесал затылок, сдвинул хохол вперед.
— А в костеле, бывало, — продолжал он, — когда исполнял ораторию на органе... Ну, как ее там... А, да-да-да, «Св. Мария ждет жениха», то набожные бабешки так и млели... Мирово́ выходило... Должен признаться, я и сам несколько вещиц сочинил... — он скромно потупил глазки.
— Вы сочиняете?! — едва не подскочил поклонник. — Возможно, и я слышал? Я, знаете, так люблю музыку, что не поверите... Помню, еще в прежнее время...
— Да, сочиняю, — серьезно ответил музыкант. — Вот могу сыграть... Возможно, это слышали:
И, подыгрывая на аккордеоне, он пропел одну только мелодию своего произведения. Окончив, он добавил:
— Слова тоже мои. Фартово, верно?
Заслышав это, пожилой гражданин по случаю такого почетного знакомства прямо-таки лез из кожи вон:
— Как же, слышал! Мы и теперь в закусочной исполняем. А это танго не ваше ли?
— Конечно, мое, — гордо откинув голову, заявил композитор. — Хотите — сыграю.
Дрожа от волнения и уважения к своему попутчику, короткоусый несколько раз одобрительно кивнул головой, и музыкант начал. Послышалось протяжное тоскливое мяуканье, весьма похожее на мартовский кошачий концерт. В мелодию музыки временами вплетались стоны женщины, страдающей от зубной боли. Мужчина, занедуживший животом, воротился на свое место, но, как видно, под воздействием музыки снова скорчился и, оттопырив зад, частыми шажками заторопился к двери. Интеллигент затолкнул пальцем вату поглубже в уши и спокойно читал книгу. Остальная публика или дремала, или болтала между собой, лишь изредка оборачиваясь, призывая на голову музыканта гром и молнию.