Учитывая, какой огромный вред, какое зло приносят все трое обвиняемых шишечным запасам еловых и сосновых боров — гордости нашего Отечества, обвинение требует присудить всех белок, клестов и дятлов к высшей мере наказания — отстрелу!
По залу прошёл приглушённый, испуганный шёпот.
Вскочила художница Сигрид, подняла руку, спрашивая судей:
— Разрешите?
Судьи кивнули.
— Товарищи! — горячо обращается Си к маскам. — Это ужасно! Ужасно! Я ушам своим не верю. Что такое наговорил тут Пэ Ха Реньо-Карб об этих туземчиках нашей Земли Неведомой? Всех их расстрелять? А кого же любить останется? Вы только взгляните, какая красоточка Белка, как она мила, как грациозна во всех своих движениях! «Рыжих матросиков вижу хвосты!» И эту красотку в серебристо-серой беличьей шубке — расстрелять? И этого чудесного малиново-оранжевого, с таким смешным носишком, попугайчика — клеста? И этого — будто выскочившего из сказок — маленького крылатого носатика в чёрно-красной шапочке и розовых шароварах, — этого дятлика? С ума сойти! Да разве повернётся у кого-нибудь язык осудить на смерть этих милых красавчиков только за то, что они съели несколько шишечных семечек? Поднимется у кого-нибудь рука застрелить их из ружья?
— Стой! Я скажу! — попросил Лав.
Си села. Взволнованным голосом поэт читает:
Кто любит птиц и зверей, — видит в них малых детей. А Пэ Ха Реньо-Карб ненавидит их, хочет видеть в каждом из них только преступника. Реньо-Карб не имеет права осуждать их. Я всё сказал.
Саркастически улыбаясь, чёрный прокурор бросил с места раньше, чем судья успел его остановить:
— Конечно, если смотреть, какой хорошенький да миленький…
Но тут встаёт Анд, спокойный, как гора, и говорит:
— Прошу слова.
Обращается с вопросом к обвинителю:
— Скажите, а не вас ли встретила сия гражданочка, — и Анд указал на девочку, наряженную Сорокой, — в лесу пятнадцатого июля сего года с ружьём и ловушками?
— Так точно! — презрительно улыбаясь и не вставая чеканит Реньо-Карб. — Встретила с ружьём и ловушками, могла слышать, как я стрелял, и видеть, как я, находясь при исполнении служебных обязанностей, изловил ныне посаженных на скамью подсудимых преступников.
Но Анд спокойно продолжает:
— Граждане судьи! Как уж правильно отметил тут мой коллега по защите Лав, клесты, дятлы и белки не могут быть обвинены в том, что они пользуются дарами леса, по той простой причине, что сами они являются детьми леса. Прикиньте, какая тьма семечек ежегодно зря выбрасывается елями и соснами буквально «на ветер», — они сгнивают потом в неподходящей земле, и вам станет ясно, какая ничтожная часть этой «тьмы» попадает в желудки всех лесных птиц и зверей, вместе взятых.
Что и говорить, высокую мораль проповедует обвинитель: такой-сякой клёст неэкономно расходует шишки, не все семечки из них выбирает, неполную шишку бросает. Поклониться бы в ножки надо за то клесту: ведь сбрасывая на землю почти целые шишки, он зимой — в самое голодное время — подкармливает ценнейшего нашего зверька — всё ту же белку, шкурка которой составляет основу нашего пушного промысла и даёт ежегодно миллионы рублей золотом. Зимой белке очень трудно бывает доставать шишки с обледенелых, скользких и покрытых снегом веток сосен и елей. Она подбирает сброшенные клестами шишки и доедает их внизу, на каком-нибудь пенёчке.