Вы спросите: «А откуда в межзвездном пространстве берутся те отдельные атомы вещества, которые служат в дальнейшем центрами кристаллизации света?» Отдельно атомы всегда присутствуют в межзвездном пространстве. Так, по данным голландского физика Ван де Хюдста, из ядра нашей Галактики происходит мощное истечение атомов водорода со скоростью около пятидесяти километров в секунду. Мощность истечения такова, что за миллионы лет во всех направлениях может быть выброшена масса порядка сотен тысяч масс Солнца. Одно только наше Солнце в течение суток уменьшает свою массу за счет излучения на 360 миллиардов тонн!
Значит, только в нашей Галактике ежесуточно превращается в вещество энергия, эквивалентная миллиардам тонн звездного вещества…
На многие размышления наводит письмо этого вдумчивого человека, который, прежде чем написать его, наверняка прочитал немало специальных книг.
В. Марин
СИРЕНЕВАЯ ТОККАТА МАХАОНА
Фантастическая новелла
Техника — молодежи № 5, 1962
Рис. В. Ковенадского
Как правило, я не занимался частной практикой, но когда однажды к вечеру в июне прошлого года меня пригласили посетить некоего Алексея Андреевича Шиманского, я почему-то согласился. Обдумывая впоследствии это свое неожиданное решение, я пришел к выводу, что меня скорее всего привлекла звучность фамилии моего будущего пациента.
Человек, который пришел ко мне от имени Шиманского, выглядел довольно-таки оригинально даже для нашего маленького городка, где я жил последние несколько лет. Человек этот, войдя ко мне в комнату без стука и без спроса, протянул огромную мозолистую руку, сухо и больно пожал мою и отрекомендовался:
— Михаил.
От него пахло крепким табаком. Лицо его было плохо выбрито, а рыжие, прокуренные усы вызывающе топорщились в разные стороны. На посетителе был серый рабочий костюм и огромные черные бутсы.
Я предложил Михаилу присесть, но он отрицательно покачал головой. Быстро одевшись, я вышел вслед за ним на улицу.
Дом Шиманского находился за стадионом, почти на самой окраине города. Опоясанный венком цветущей сирени, он был очень приветлив и по-деревенски уютен.
Шиманский встретил меня в гостиной, где он полулежал на низкой цветастой тахте. В комнате было много солнца; в окна заглядывали пахучие ветви сирени, на этажерке у окна стоял огромный аквариум, и отраженные от него солнечные блики мельтешили по потолку.
Шиманский был очень худ, на бледном лице его лихорадочным огнем горели огромные черные глаза. Яркий, восточного типа халат был небрежно накинут на плечи поверх пижамы.
— Здравствуйте, доктор, — приветствовал меня Шиманский глухим, хриплым голосом. — Очень рад, что вы согласились зайти ко мне…
Он привстал с тахты и указал мне кресло у окна. Я сел и вопросительно посмотрел на него. На секунду мне показалось, что я уже где-то видел его.
Шиманский натянуто улыбнулся и хотел что-то сказать, но хриплый кашель прервал его на полуслове. Он согнулся на тахте, держась правой рукой за горло. Нехорошее подозрение промелькнуло у меня в голове…
Откашлявшись, Шиманский внимательно посмотрел на меня и хрипло проговорил:
— Вы правы, доктор, совершенно правы…
Я нахмурился и отвел глаза.
— Не старайтесь меня убедить в том, что у меня коклюш, — бесполезно… Я сам неплохо разбираюсь в медицине…
Я пожал плечами и принялся осматривать больного.
Шиманский просил меня заходить к нему раз в неделю. Я согласился. Мой пациент был очень плох, однако поддержка организму была необходима, и я надеялся, что Шиманский протянет не только до осени, но и, пожалуй, до следующей весны.
Вторично я зашел к нему в субботу вечером. В глубине огромной зимней веранды меня встретил хмурый взгляд Михаила. Он стоял в сером рабочем халате с электрическим паяльником в руках у широко распахнутой двери в соседнюю комнату. При моем приближении он, как мне показалось, на секунду растерялся, потом поспешно захлопнул дверь и прислонился к ней спиной, сложив на груди руки. У меня не очень зоркие глаза, но я все же заметил в глубине комнаты несколько опутанных проводами приборов и какой-то необычной формы предмет, отдаленно напоминавший концертный рояль.
Шиманский сидел на тахте и кашлял, судорожно хватаясь рукой за горло. Голос его с каждым днем становился все глуше и глуше, и я знал, что его ожидает афония.