Внезапно дверь распахнулась, и в комнату вошел Тенд. Он взглянул на сидевших, на раскрытый чемодан, кристаллы, фото, записи.
Прошел на балкон. Сидевшие в кабинете переглянулись. Их, казалось, забавляло то, что должно было произойти. Анхело вернулся с зеркалом, установил его на полу, слегка наклонив. Затем вынул черный стержень, провел им по золотистой раме зеркала. Раздался отдаленный звенящий гул, затем он взял со стола пачку фотографий и с размаху швырнул их в зеркало. Туда же полетели кристаллы из Красного купола, записи, дневник братьев Дисни и, наконец, Желтый чемодан. Предметы исчезли беззвучно.
«Почему же все сидят?» — недоумевал Егоров.
Тенд подошел к зеркалу и оглянулся.
Егоров почувствовал, что сознание ускользает от него. Страшная тяжесть обрушилась на голову.
Дольше всех боролся Самойленко. В самый последний момент, когда силуэт Тенда начал расплываться в воздухе, капитан попытался вскочить с места. Тенд молниеносно оглянулся, и капитан рухнул в кресло. Фотоаппарат его слабо щелкнул…
Самойленко заслуженно гордился. Это был единственный снимок живого марсианина. Три глаза, расположенные по вершинам правильного треугольника, смотрели с фотографии. Они были бесконечно глубоки и мудры.
Егоров взял в руки сверкающий серый овал. Зеркало бесстрастно отражало действительность. Последняя дверь а Айю захлопнулась.
Но надолго ли?
Анатолий Днепров
СЛУЧАЙНЫЙ ВЫСТРЕЛ
Техника — молодёжи № 4, 1964
Рис. Р. Авотина
Апостолы капитализма мобилизуют современную науку для того, чтобы найти пути, как вывести их общество из заколдованного круга непримиримых противоречий. Многие буржуазные ученые, загипнотизированные официальной пропагандой, и впрямь поверили, что такая задача разрешима. Рассказ Анатолия Днепрова посвящен трагической судьбе ученого, который столкнулся с безжалостной логикой машины, разрушающей его веру «в капиталистическую гармонию».
Из газет все знают, как погиб доктор Глориан. Накануне своего отъезда на охоту он чистил ружье, и оно случайно выстрелило. Говорят, что любое оружие хотя бы один раз стреляет помимо воли хозяина. Корреспонденты так и изображают гибель Глориана.
Я бы никогда не написал этот документ, если бы после того, как сенсация, вызванная смертью Глориана, утихла, вдруг в газетах не появилось заявление его адвоката, Виктора Бомпа, о том, что по просьбе жены и ближайших родственников покойного он не будет вести расследования обстоятельств гибели ученого. «Пусть люди сами решат, — писал Виктор Бомп, — было ли это самоубийство или несчастный случай».
Я не знаю, что это было. Но, коль скоро людям предстоит сделать выбор между двумя решениями, из которых для моего друга Глориана правильным было только одно, я чувствую себя обязанным опубликовать некоторые факты.
Итак, Роберт Глориан погиб ровно через три часа после того, как мы расстались в кафе «Мальта». Я до конца своей жизни буду помнить выражение его лица. Он был бледен, как будто была ночь и его лицо было освещено лунным светом. Пожимая мне руку, он сказал:
— За тридцать лет я ни разу не ошибался. Конечно, в математике. Жизненные просчеты — это другое дело…
Я вспомнил его жену Юджин и понимающе кивнул головой. Я всегда думал, что Глориан с ней несчастлив. Я часто наблюдал со стороны их отношения, и мне казалось, что между ними существует неприязнь, которая нередко бывает между умным мужем и умной женой. Юджин часто говорила:
«Эти математики сейчас всюду суют свой нос! Они испортили человеческую жизнь».
В ее словах была доля правды.
В тот вечер мы сидели в кабинете Роберта и разбирали теорему фон Неймана и Моргенштерна об играх с нулевой суммой. Математически можно строго показать, что в так называемых салонных играх каждый проигрывает ровно столько, сколько другой выигрывает. Теорема фон Неймана — это, так сказать, закон сохранения ставки при игре. Затем мы с Робертом стали обсуждать более сложные ситуации — и в любом случае приходили к одному и тому же выводу: всюду идет игра с нулевой суммой. Когда мы заговорили о математической теории человеческих конфликтов, к нам подошла Юджин:
— Вот что. Мне противно вас слушать. Вы раскладываете мысли и чувства на какие-то коэффициенты невырождающейся матрицы. С вашего разрешения, Роберт, я иду в «Мальту».