Ввиду неожиданности и чрезвычайности события никаких дополнительных распоряжений отдано не будет.
Председатель горисполкома Мирзоев».
«Деккат, деккат! Шахринур габ мезонад!..»
Сараджон читала текст по-таджикски, переводя прямо с листа. Она прочла его шесть раз: три по-русски и три по-таджикски.
Дело было сделано. Зоя вышла на улицу около двенадцати часов ночи. Небо очистилось. Из морозной глубины глядела ослепительная луна.
Со смешанным чувством страха и гордости Зоя смотрела на взбаламученный ее словами город. Город выглядел полным решимости. Вероятно, так в древности осажденные ждали неприятельского приступа. Только иногда неспокойный вздох или слишком громкий смех выдавали волнение.
«Зря я сказал ей, — думал Мирошин, шагая по комнате. — Будет волноваться… Получилось что-то вроде ссоры. Такой хороший был вечер, обидно».
С каждой минутой он все больше чувствовал, что Зоя нравится ему. Нравятся ее фигура, лицо, манера говорить. Она обещала взять у начальника машину и повозить его по окрестностям, показать водопады, и знаменитый виноградник кишлака Дигар, и Каменные ворота — место, где Нурдарв прорывается через хребет.
Работа не клеилась. Зевнув, он прилег на раскладушку поверх одеяла и закрыл глаза.
Он проснулся в холодном поту от какого-то внутреннего толчка. В комнате горел свет. Будильник показывал без десяти час. Мирошин с ужасом глядел на потолок — крашеный, фанерный, разделенный на квадраты прибитыми по швам планками. Обычный потолок, какие всегда делают в сейсмически активных областях. По расположению планок Мирошин угадывал размещение балок перекрытия. Одна из них проходила прямо над ним. Он лежал, холодея от страха, и представлял себе, как сейчас качнется стена и тяжелое бревно рухнет ему на голову.
Нет, он не встанет. Если суждено в эту ночь погибнуть городу, то чем в конце концов он лучше тех, кто живет там? Он заснет и будет спать, как все. И вдруг он вскочил. Стрелка неумолимо ползла к часу. Сдернув с вешалки куртку, Мирошин выбежал на улицу и уже там натянул ее.
Мирошин прошелся вдоль эстакады, прислушиваясь к далекому шуму Нурдары и хрусту льдинок, трескавшихся под ногами. Неожиданно в доме погас свет. Такое случалось и раньше, и Мирошин не придал этому значения, тем более что приборы имели автономное питание от аккумуляторов.
Становилось холодно. Мирошчн сидел, стуча зубами от холода, и подводил неутешительные итоги. Еще два дня назад он считал себя героем. Все на свете было доступно ему, любое дело по плечу, любая задача по силам. Позавчера (как же это было давно!) ему, наконец, удалось свести воедино математическую модель Садовского и теорию пространственной деформации Гусева. Применив операционный метод Кинли, он перебросил между ними мост и накрепко связал их. Четыре месяца отшельнической жизни не прошли даром.
Это была победа! В этот день он испытал недолгое, но сильное счастье, какое дает только удача в большой работе.
Задача увлекла его. Опираясь на замеры трех последних месяцев, он повел уже не общий, а конкретный расчет, где геологическое время измерялось не годами, а минутами и учитывались смещения коры даже в сотые доли миллиметра. Утром он закончил подсчеты, и тут все полетело кувырком. При некоторых значениях коэффициента прочности функция Садовского имела разрыв в области двух часов ночи. Это с какой-то вероятностью указывало на возможность землетрясения. Несколько часов, как в угаре, ходил он по пустой станции, не зная, что делать со своим страшным открытием.
Только бы пронесло! Только бы прошли эти мучительные два часа! А там… Кто узнает об этом? Но, даже думая так, он знал, что сам никогда не простит себе этой ночи.
Это было как вздох. Ящик, на котором он сидел, чуть заметно шевельнулся. Мирошин вскочил, и могучий подземный толчок заставил его упасть.
С оглушительным грохотом лопались балки эстакады. Задохнувшись от страха, Мирошин увидел, как, словно карточный домик, сложилась станция и, захрустев, стала грудой обломков.
Страх землетрясения. Он сравним только с ужасом измены. Когда нет спасения, когда в мире не остается ничего, на что можно опереться. Когда предает основа основ, опора всего — земля. Она ходила ходуном. Мирошин вскочил, пробежал несколько шагов и, споткнувшись, снова растянулся, больно ударившись головой.
Толчки прекратились. Стало тихо; вдали ровно шумела Нурдара.
Мирошин поднялся и, шатаясь, пошел прочь от развалин станции к шоссе. Ему хотелось одного — умереть.
Без всякой цели он взглянул на часы. Разбитые, они показывали время удара — два часа шесть минут. Что? Предсказанное — минута в минуту — смотрело на Мирошина со светящегося циферблата…