— Чего уставился?! — сказал он таким тоном, словно мы с ним были давними приятелями. — Выйди, дай одеться.
— М-да! — поразился я. — Кажется, понял. Слушай, ущипни себя.
— Пожалуйста, — удивленно сказал он.
— Ты ущипнул себя за левое ухо?
— Допустим.
— Тогда все ясно. Ты — это я, только ты как бы вчерашний.
— Сам ты вчерашний!
— Посмотрись же в зеркало, — сказал я, выходя из-за косяка.
Он и в самом деле посмотрелся и повернулся ко мне с выражением крайнего удивления на лице.
— Что это значит?
— Пока не знаю.
Теперь я кое-что понимал, как видно, звезды каким-то образом замкнули в кольцо цепь событий. Теперь, пока этот тип будет ходить по коридорам да бегать за своим двойником, надо побыстрей добраться до рубки…
«Как это — бегать? — поймал я себя на неожиданной мысли. — Значит, их будет уже два — двойника? А потом? Сколько же их всего? Что они будут делать?..»
Я чувствовал, что вот-вот запутаюсь окончательно и вовсе потеряю способность последовательно мыслить.
А без этой способности человек — не человек. В этом и заключается то, что называется рассудком, — в причинно-следственных связях.
Как за спасительную ниточку, я ухватился за воспоминания, в которых все было просто и ясно. Но вспомнились стихи: «Тяжелый гул уши заложил и встал стеной… В закатный час в кроваво-красной мгле стоит стена, как черная химера…» Стихи еще больше запутали меня. В обычном мире логических взаимосвязей путаница стихотворных образов как-то успокаивала воображение. Теперь, когда мозг жаждал ясности, такие стихи отнимали последние силы.
…Коридор раздвинулся, образовав просторную залу перед входом в рубку. Я подбежал к прозрачной стеклянно-пластиковой двери, толкнул панель, темневшую справа. Но дверь не открылась. И только тут я заметил, что двойник уже в рубке. Он пятился в угол к малиново-желтому пульту управления подпространством.
— Не подходи к пульту! — закричал я и забарабанил в дверь. И повернулся к своему роботу. — Ломай!
— Наносить повреждения кораблю не разрешается, — спокойно ответила моя «Зина»;
— Ну хорошо. — Я решил переменить тактику. — Ты можешь войти в рубку?
— Конечно, — сказала «Зина». И пошла к двери. И дверь, как это всегда раньше бывало, раздвинулась перед ней.
Я не стал испытывать судьбу, кинулся следом. К моему удивлению, в рубке никого не было, только «Зина».
Кресло послушно прогнулось, улавливая форму моего тела, и я сразу понял, чего мне теперь больше всего хочется, — отдыха, глубокого сна. Чтобы ничего не видеть и не слышать. Но ведь именно в том и состояла цель экспедиции, чтобы все увидеть и услышать.
— «Друг», — позвал я, — что все это значит?
— Это для вас наилучший выход, — ответил знакомый хрипловатый, чуть дребезжащий голос.
— Не понимаю.
— Я смогу самостоятельно выполнить программу экспедиции…
— «Дружище!» — испугался я. — Что с тобой? Почему ты повторяешься, как старинный магнитофон?
В дверь забарабанили. Оглянувшись, я увидел двойника, приплюснувшего нос к самому стеклу. Он размахивал преобразователем, и, хоть я точно знал, что против двери рубки он бессилен, все же вскочил, попятился в угол. И подумал: если я проник через дверь, то и он может проникнуть. С помощью двойника-робота. Я наткнулся на кресло, стоявшее возле пульта управления подпространством, упал в него, положил руку на розовый пульсирующий пластик, прикрывающий головку пускового устройства, и подумал, что если двойник ворвется в рубку, то переведу корабль в подпространство и проверю, кто есть кто…
Потом у дверей появился второй двойник, третий, четвертый…
Они бегали, толкаясь и словно не замечая друг друга, кричали что-то.
А потом они стали исчезать. По одному. Но едва опустел зал перед входом о рубку, как в нем появилась… Ариа. Медлительная после сна, она остановилась перед дверью, томно провела рукой по глазам, словно хотела стереть какую-то невидимую завесу…
Лже-Ариа? Этого только недоставало… А может, она настоящая, проснувшаяся?.. Вдруг я увидел: откуда-то появился двойник, медленно подошел к ней, и она, вздохнув, положила голову ему на плечо.
И тут, не выдержав, я грохнул кулаком по розовому пластику.
Очнулся в полной тишине. Экраны внешнего обзора чернели космической пустотой. Перекрестие на штурманском экране указывало, что мы на какой-то периферии Галактики. Это была удача: в пределах своей звездной системы мы могли скакать в пространстве сколько угодно.