Среди кладбища пустых квартир ульем гудело единственное здание со строгой табличкой у массивных деревянных дверей. Сновали люди в форме, буднично разворачивался на стоянке БТР. На меня глянул белобрысый мордастый майор в расстегнутом бушлате и низко сидящей фуражке:
— Собачку потеряли, уважаемый? Случайно не колли, пушистая такая? Вот — час назад бегала. В кожаном ошейнике.
— Поймали?.. — с непонятной надеждой спросил я.
— He-а. К реке побежала. Скулила очень. Вы сходите, может, она еще там.
Я двинулся, а он добавил в спину:
— Вы тут с собакой не очень гуляйте, уважаемый.
— А без собаки? — не оборачиваясь, усмехнулся я.
— Тем более.
— А дети? Им можно?
— Дети — это дети, — непонятно отозвался майор. — Насчет детей мы разберемся.
…Какие непредставимые дома — без судьбы. Иногда бывает — идешь и натыкаешься на старый дом, каждый кирпич которого рассказывает сказки о прошлом. За стеклами окон старинные часы отбивают время, картины смотрят со стен, дыхание поколений колышет мягкие занавески. А тут — просто мертвецы.
Вот, к примеру, зеленая панельная «хрущевка» Облезлая донельзя, цвет угадывается лишь на стыках плит. Внизу раньше был магазин, даже одна витрина уцелела с обрывком названия: «Прод…» Над магазином кто-то жил, любил, ел, спал, разговаривал. Целый дом. Пять этажей. И ни дуновения не осталось. Сломанные прилавки-холодильники в грязных магазинных недрах, горы мусора, побитый кафель. Окна пустые. Перекрытия обрушились, только в одном месте, на втором этаже, виднеется стена в выгоревших обоях, и на стене этой — древний календарь за Бог знает какой год.
Надо было спросить у майора, что здесь случилось. Целыми поселками не выселяют просто так.
Шел и смотрел. Потом стало тошно от вида вселенского запустения. Падчерица как-то сказала: торжество энтропии. Вот именно. Лучше бы все снесли.
Вывернул к реке. Последние дома оказались трехэтажными, и в одном из них обитало какое-то СМУ с решетками на закрашенных окнах и строгим амбарным замком на двери. Парень лет тридцати с небольшим бросил окурок в переполненную урну и сошел с крыльца прямо ко мне:
— Простите. Собаку не видели? Колли.
— Сказали, что к реке побежала, — я пожал плечами.
— Кто сказал? — удивился парень.
— Майор какой-то. Здесь военные. Вон там, за зеленым домом. Целая контора их там.
— Да? — он вздохнул — Что ж они ее не поймали? Она ведь глупая. Где теперь искать?.. Дочка с ума сойдет.
Я сочувствую каждому, у кого есть дочка. Наверно, потому, что у меня ее нет.
— Давайте помогу, — я улыбнулся парню. Тот посмотрел благодарно и вдруг протянул руку:
— Володя.
— Кирилл, — представился я.
Асфальтированная дорожка оборвалась, и шли мы теперь по грязной, втоптанной в землю щебенке. За глухим бетонным забором то оживал, то затихал отбойный молоток, и это мешало разговаривать.
— Что здесь было? — спросил я.
— А Бог его знает, — Володя пожал плечами — Мы недавно переехали. Может, с полгода. Никогда не интересовался. А Лялька, наверное, так и не привыкла… Собака, — пояснил он. — Поводок отцепился. Она и рванула, дуреха.
Справа река, мутная и темная, ползла куда-то в голых берегах. Я увидел горы песка, ржавый кран, змейку тропинки. Покинутый яблоневый сад в отдалении, остатки деревянного дома. Непонятные строения с забитыми окнами. А совсем уже далеко кто-то нарисовал на осеннем небе башенку с антенной на крыше.
— Ляля! — громко позвал Володя и пронзительно свистнул.
И тут игрушка, о которой я забыл, ворохнулась в кармане, заставив меня мгновенно облиться потом от испуга.
— Еще раз попробуйте, — почти шепотом попросил я. — Если она здесь, она должна прибежать.
Парень кивнул и свистнул снова, а я ждал, холодея спиной, вот этого неживого шевеления — и дождался. Даже сердце на секунду сбилось. Страшно было достать, вообще дотронуться, но и в кармане — немыслимо. Вдруг укусит?.. Бред какой. Но кто знает?
Осторожно вынул и положил на старую бетонную плиту у дорожки. Володя не заметил, высматривая собаку, а я обернулся только один раз — проверить. Вытер платком вспотевшие руки.
Собака выскочила неожиданно, еще раз заставив меня вздрогнуть, и, пока Володя ласково ругал ее, прилаживая поводок к ошейнику она все время ерзала и скулила, косясь на медленную реку и песок.
…Не надо было насвистывать, высматривая в переплетении ветвей позднюю антоновку. Ляля коротко залаяла, дернувшись, и тут же жухлая травка у моей ноги ожила, покатился камешек, но ничего не случилось — ни крысиного прыжка, ни цепкого карабканья по штанине. Володя весело рассказывал анекдоты про Вовочку. Вдалеке, у песчаных куч, кто-то шел, сунув руки в карманы куртки и глядя себе под ноги. По реке невыносимо медленно ползла баржа, издавая натужно-жалобные звуки. Дождь зарядил.
И мы разошлись.
Дома, вечером, падчерица пристально поглядела на меня и подошла с вопросом:
— Папа, ты сегодня где-нибудь гулял?
Она странная. И даже не то удивляет, что иногда она читает мысли, и не то, что для пятнадцати лет — не в меру серьезна. Дети — разные. Но у нее — и только у нее — всегда такой вид, словно она знает все твои секреты. Читает тебя, как книгу, глядя умным глазом в мощную лупу.
— Да, гулял, — я прислушался к шагам Алины на кухне.
— Значит, это был ты, — удовлетворенно кивнула падчерица. — А я еще подумала куртка знакомая.
— Интересно, — я внимательно посмотрел ей в глаза. — А ты…
— Только, папа, — она не дала мне договорить, — зря ты туда пошел. Один раз пошел — и еще пойдешь. Заразное место. На черта тебе это надо?.. Ладно — сопляки. Это их дело. А ты взрослый. Тебе тяжело будет. А я тебя потеряю.
— Деточка моя. — я погладил ее по щеке. — Ну, ты что? Как это?
— Так это, — она вывернулась, но тут же обняла меня и положила голову на плечо. — Не ходи больше. Затянет.
— Хочешь, вместе пойдем, — предложил я — В субботу. Давай? Ты мне расскажешь про эти места. Ты же все знаешь.
— Вот-вот, — она грустно отстранилась. — Уже затянуло. — Пошла к двери, обернулась: — Ничего я тебе не расскажу.
— Почему ты не хочешь пойти вместе? — я почти расстроился.
Ушла. Вместо нее появилась Алина, уселась в кресло с чашкой чая и посмотрела с легким вызовом.
— А я очень хорошо провела день.
— Не обижайся на меня, — попросил я. — Мне нужно было развеяться.
— Что не так, Кирилл? — она грустно приподняла брови. — Я вроде не очень нудная супруга. По карманам у тебя не шарю. В душу к тебе не лезу. Ну, может… может, я иногда бываю не права. Но если ты просто гулял… просто!., неужели ты не мог взять меня с собой?
Я присел перед ней на корточки:
— Ты не нудная. Это я, наверное, нудный. Не могу придумать, чем нам развлечься.
— Расскажи, — попросила она.
И я рассказал. Алина слушала очень внимательно, не сводя с меня глаз и забыв о своем чае. Еще никогда она не слушала меня так.
— Вот, — зачем-то добавил я, закончив.
Нервно сглотнула, провела рукой по глазам:
— Боже мой.
— Да ладно, не вникай, — я беспечно махнул рукой. — Может, показалось.
— Показалось, — повторила Алина. — А ты знаешь, Кирилл, что у нашего дворника нет никакой дочери?
— Значит, она мне просто наврала, — я поморщился. — Дети это любят, ты же знаешь…
Алина обожает торчать в ванной, и это хорошо, потому что в начале десятого вечера мне вдруг до безумия захотелось включить приемник. Вопрос сложился в голове мгновенно, и я надавил на кнопку, мысленно проговорив: «Что это было сегодня?».
Передавали какую-то радиопьесу, и женский голос, полный мольбы и отчаяния, почти крикнул из гулкого эфира: «Как ты мог! Ну, как ты мог бросить меня совершенно одну в этих жутких местах?!».