Через неделю из двенадцати десантников на ногах остались четверо: я, Анастас, Павел и док.
— Что это с ними, док? — спросила я старика, когда он стоял один на берегу и смотрел на бескрайнюю гладь океана.
— Перегрузка эмоциями, — вздохнул док. — Открытое пространство, звездное небо ночью, отсутствие защитной брони. Не все выдержат такое. Человек — косное существо. Странно, что вас со Стасом пока не прихватило.
— Да… — согласилась я, почему-то посмотрела на свои руки и спрятала их за спину. Мы с Анастасом часами не вылезали из океана, и кожа у нас начала выбеливаться от соли.
— А вы ведь той ночью тоже выходили в лес? Правда? — спросил док.
— Ну… ходили.
— И точно не видели чудовищ?
Я отрицательно помотала головой. Не могла я признаться, что просто не боюсь их. Что они манят меня к себе своей таинственной властью.
— Ладно, пойдем, — сказал док и подтолкнул меня тихонько в спину. — Спать пора.
Еще через неделю произошла вторая неприятность. Двое парней вдруг ни с того ни с сего подрались. Причем они не понимали, зачем это сделали. Они были уверены, что это болезнь — в Ковчеге никому не приходило в голову драться. В гимназиях проводили занятия по борьбе и кулачному бою, но все это было напрочь лишено агрессии. Оба парня сами попросили дока разрешения вернуться, и тот решил, что не стоит доводить экспедицию до кризиса.
Док принял решение. И Совет его поддержал. Все заболевшие отправятся назад на Ковчег, Совет будет думать, что делать дальше, и, возможно, направит второй десант.
— А мы? — осторожно спросил Анастас. — Мы-то не пострадали.
— Поэтому остаетесь здесь. Павел — за старшего. Только без глупостей. Счастливо! Я на вас рассчитываю.
— Без вопросов, — отозвался Пашка.
Мы помахали вслед улетевшим и переглянулись. И я поняла, у Анастаса внутри тоже запела тайная струна. Пашка первым двинул на Базу.
— Свобода!! — заорала я и побежала по берегу.
Только теперь я поняла, что значит это слово.
Надо было довести до конца хозяйственные работы и разобраться в ворохе собранных образцов. Отсутствие шумного общества располагает к задумчивости и уборке. Анастас остался на улице и продолжал обустраивать площадку.
— Ты думаешь, это понадобится? — спросил Пашка.
— Понадобится, — упрямо сказал Анастас и врубил отбойник.
— Хотелось бы, — вздохнул Пашка. — Мне тоже здесь нравится, но надо придумать, как победить эту болезнь. Пойду грызть гранит науки.
И он опять засел за анализы.
Я включила проектор, но работа не шла. Планета с самого утра была неспокойной, будто задумала что-то. Короче, я не просидела перед экраном и пяти минут. Выйдя из домика, я остановилась на пороге, ошеломленная. Мне показалось, что я вижу воочию, как струи света мельчайшими корпускулами осыпают растения и как стрелы травы поглощают их и растут. Будто само время остановилось, или же мой мозг стал работать с нечеловеческой скоростью.
Налетел ветер. Словно разыгравшийся щенок, он начинал игриво шелестеть ветвями пальм, хватать за края одежды. Словно озорной любовник, внезапно ворошил волосы и ласкал теплым дыханием тело. Океан, постепенно возбуждаясь, начинал вздыхать и ворочаться в своем огромном логове. Чернильные драконы туч, тысячехвостые и тысячеглавые, хищно клубились, заслоняя небесный свет. Мгновение — и хлынул дождь. Видения чужой жизни вдруг отчетливо вспыхнули в моем мозгу, побуждая к бегу и диким прыжкам. Я, как дурная, начала бегать внутри периметра и выкрикивать нечто нечленораздельное. Мне казалось, что еще немного — и я угадаю имя планеты. Это имя клокотало в моем горле. Я не хотела стать зверем, я им была. И чувствовала себя счастливой.
— Ты, наверное, сошла с ума, — осуждающе крикнул Анастас. — Такое чувство, что тобой овладел инстинкт продолжения рода.
— Да! Это похоже! — крикнула я в ответ. — Но это не то. Или если то, то я хочу продолжить род, соединившись с этим ветром, океаном и дождем!
Анастас сорвал с себя рубашку и побежал за мной, а Пашка остался со своими железками. Деревья низко клонились к земле, вздрагивая гибкими жилистыми стволами под натиском бури. Косые теплые струи хлестали прямо в лицо. Океан становился все ближе и ближе, а волны все шире распахивали темные мокрые пасти. Я остановилась: как бы не хотелось мне кинуться в прибой, вряд ли я выдержала бы его ласки. Небо натужилось и треснуло пополам огромной огненной молнией. В мою кожу вонзились мириады мельчайших иголочек. Прокатился гром — он и напугал меня, и раззадорил.
Я оглянулась на Анастаса. Он стоял рядом, со сжатыми кулаками и побелевшими от напряжения губами.
— Побежим к мысу! — дернула я его за руку.
— Да! — кивнул он, и мы снова припустили.
Никогда ни на одной тренировке в Ковчеге мы не доводили себя до такого исступления. Я поняла, что наши товарищи не заболели, просто они не выдержали безумного ритма этой планеты. А для нас с Анастасом он был родным, этот ритм, он соответствовал ритму биения наших сердец. Пашка же защитил себя от планеты режимом, осторожностью и лекарствами. Мы бежали, пока сердце не начало разрываться в клетке ребер, и только тогда свалились с ног. Теперь и слева, и справа, и впереди была только бушующая вода. Я закрыла глаза и прижалась к мокрому песку щекой.
Драконы в небе стали бледнеть, уступая тихой умытой синеве. И вскоре все закончилось. На успокаивающейся воде медленно качались обрывки листьев, полые трубочки каких-то плодов, ветки деревьев и белые клочья пены. Постепенно перепуганный лес ожил. Снова запели птицы, запрыгали по веткам мохнатые грызуны, похожие на земных крыс, закружились бирюзовые бабочки. Небо расчистилось окончательно, и теплые лучи солнца согрели наши усталые тела. Но и потом, когда пришла прохлада, где-то в глубине тела, в самом позвоночнике, оставался тлеть теплый огонь.
Вечером Анастас угнездился за компом, и из него нельзя было вытянуть ни слова. Пашка выполнил весь свой вечерний ритуал и первым лег спать, а я засела за свою работу. Мне не спалось. Видимо, от беготни под ливнем я простудилась, и меня начало немного знобить. На связь вышел док и нудно расспрашивал о том, как мы пережили шторм. Я не стала делиться с ним впечатлениями — это было мое личное достояние, и я хотела разобраться в себе сама. Постепенно стемнело, наступила ночь. Я прихватила одеяло и пошла на кухню попить чайку. Стас был уже там. Он держал в руках кружку с дымящимся кипятком и задумчиво смотрел в никуда.
— Знаешь, что я подумала? — сказала я, наполняя полулитровую бадейку.
— Ну?
— В тот первый день, когда мы ушли ночью, мне казалось, что почва подо мной живая, как спина большого зверя.
Он что-то неразборчиво буркнул и громко отхлебнул из кружки.
— И?
— Она — живая. Мне это не показалось, так и есть.
— Думаешь, такое возможно? — усмехнулся Анастас. — Ты просто немного простыла. Выпей аспиринчику. Как говорит док, избыток эмоций.
И он закашлялся.
— А ты уже выпил? — съязвила я.
— Пока нет. Но я пью чай. Уже третью кружку. Чай помогает от простуды.
В спальне закашлял Пашка. Мы с Анастасом переглянулись и ничего не сказали. Я молча пошла к аптечке, достала аспирин и бросила себе в кружку две таблетки. На всякий случай.
— Если и Пашка свалится, — вздохнул Анастас, — то планету закроют. Жаль.
— Жаль, — эхом повторила я и поплелась в постель.
Для пущего эффекта я укуталась в два одеяла — благо их было много на пустых койках наших товарищей — и сразу же начала обливаться потом.
Мне снилось, что я поднимаюсь по лестнице, расположенной нигде, в черной пустоте космоса, среди привычных нам по Ковчегу звездных пейзажей. Я иду почему-то совсем одна, хотя знаю, что внизу осталась моя мама. Она стоит и смотрит, как я преодолеваю ступеньку за ступенькой. Я останавливаюсь, оборачиваюсь и зову ее за собой, но она кричит мне: «Берегись!», — и я едва успеваю отскочить от метеорита. Я опять зову ее с собой, но она опять отрицательно качает головой. Я сержусь на нее… и оказываюсь на бортике бассейна в Ковчеге, в тот день, когда в отряде праздновали день Нептуна. В подготовке будущих десантников это был очень важный день. Нас выстраивали шеренгой, и по свистку специальный механизм сталкивал детей вниз, хотя никто из нас до этого не учился плавать. Но таков был принцип Школы. Сначала нас бросали в воду, смотрели, кто как себя поведет, а в тот критический момент, когда у самого неуклюжего кончился бы воздух, со дна поднималась сетка, и вся неумелая мелочь оказывалась на воздухе. Конечно, это было издевательство. Жесткая выбраковка. Тех, кто пытался не утонуть за счет товарищей, выгоняли сразу. Все знали это, но инстинкт — сильнее знания. Я тоже не умела плавать, и тоже боялась, что поведу себя недостойно. Тем более что моя мама, как и матери остальных детей, стояла за турникетным ограждением и смотрела на меня особым взглядом. Она всегда смотрела на меня так, когда я должна была совершить подвиг. И я совершила его. Я прыгнула в воду и начала плескаться, а прямо передо мной оказалось перекошенное лицо другой девочки, она уже несколько раз глотнула воды и, вытягивая изо всех сил шею, то всплывала, то уходила под воду. У меня было все не так плохо, и я подумала, что если я толкну ее к бортику, то она схватится за поручень и протянет мне руку, и мы окажемся обе огурцы-молодцы! Я так и сделала, и девчонка дотянулась до поручня, но руки мне не подала, потому что с перепуга завыла в голос и вцепилась в поручень обеими руками. А я начала хватать ртом воздух, но мне в легкие почему-то попадала вода. Я закашлялась и… проснулась.