Конечно, в свое время я обрадовалась назначению на «Кашалот», считая, что обязана этим своему диплому. Капитан Лин недолго беседовал со мной, а потом передал меня своему помощнику — Столлу. Столл также предпочел переправить меня «по команде» — начальнику десантной группы Ташике. Только потому, что весь состав группы находился в увольнении, Ташика сам занялся моим обустройством. Через час я стала обладательницей маленькой каюты и собственноручно укрепила на дверях бирку: «Ева Мак-Алистер, космодесантник». Каюта была настолько мала, что в ней с трудом помешались откидная кровать, шкафчик и терминал внутренней связи. Впрочем, большего комфорта нет даже у капитана.
Известие о том, что «Кашалот» направляется к красному карлику, несколько расстроило меня. У таких звезд, кроме стылых, пребывающих в вечной тьме, планет ничего нет. Запросив архивы, я узнала, что лет двадцать назад автоматический разведчик уже побывал у этой звезды и обнаружил здесь десяток планет с кислородосодержащей атмосферой. Все объяснялось очень просто: по первой орбите, находящейся в благоприятной температурной зоне, обращалась планета-гигант, имеющая свою систему спутников. Все они обращались одной стороной к главной планете и периодически подставляли под излучение звезды свои бока. Главная планета сама была заторможена и обращалась, повернувшись к звезде одной стороной.
Одна из проблем космонавтики — как обозначать планеты. Их столько, что никаких имен не хватает. Космонавты обычно называют планету по номеру орбиты. Первая называется Единицей, вторая — Двойкой и так далее. Спутник именуется, например, Пять-дробь-три, и все понимают, что речь идет о третьей луне пятой планеты.
Впрочем, ценность этого открытия была невысока. Первые четыре спутника обращались в радиационных поясах Единицы. Четыре внешних спутника имели большие периоды обращения, вследствие чего сутки на них длились по несколько месяцев. Наиболее перспективными представлялись пятый и шестой спутники. Это были самые большие тела в этой системе, и периоды их обращения составляли 18 и 27 суток соответственно.
«Кузнечик» вошел в атмосферу, и нас как следует тряхнуло. Удар был несимметричным, корабль закувыркался.
— Включай тягу! — в панике заорала я.
— Спокойно, детка, садимся на парашютах.
— Инструкция предусматривает активную посадку!
— Плевал я на инструкцию, — флегматично, растягивая слова, ответил Ратмиров.
К вращению я привыкла, загнав страх поглубже. Стоит не смотреть на экраны, и все становится нормально. Успокоившись, я попыталась урезонить Ратмирова:
— Знаешь, я все-таки хочу дожить до пенсии. Я предпочитаю контролировать процесс посадки.
— А я предпочитаю запас топлива.
Я промолчала. В академии настолько и натаскивали на выполнение требований устава. Устав написан кровью, не раз говорили инструкторы, и это напрочь засело в моей голове, но, чуть подумав, я согласилась с Ратмировым, что запас топлива не повредит. В конце концов, это позволит сделать дополнительный перелет по планете. Ратмиров опытный десантник, хороший пилот, и я доверилась ему.
Пока я рассуждала подобным образом, сработали парашюты — аппарат дернулся. Вой ветра прекратился, и сквозь обшивку я слышала, как скрипят скобы, к которым крепится парашют. Через плечо Ратмирова я наблюдала за альтиметром, но момент посадки умудрилась прозевать. При контакте с землей «Кузнечик» еще раз подпрыгнул, прополз по наклонной плоскости метров десять и замер.
— Вот к чему приводит неконтролируемая посадка, — съязвила я, намекая на пол, наклоненный градусов на двадцать.
— Пошли собирать парашют!
— Разве ты не отстрелишь его?
— Еще чего?! Он нам пригодится еще не раз. Новый мы здесь нигде не достанем.
— Это глупо! — упрямилась я. — Парашют надо отстрелить!
— Без разговоров! Как я потом на базе буду объяснять отсутствие парашюта?
Увы, он прав. За посадку, проведенную подобным образом, можно лишиться пилотского диплома. Я вздохнула: работать в тяжелом скафандре при ощутимой силе тяжести и давлении атмосферы — адский труд.
Солнце выглядывало из-за горизонта самым краешком. От Единицы оставался узенький, но длинный серп. Мороз был около двадцати пяти градусов, впрочем, в скафандрах он не ощущался. Повсюду лежал снег. Сильный ветер теребил парашют, который, в свою очередь, дергал посадочный аппарат, и, казалось, еще один сильный порыв, и он повалится на бок. Вообще «Кузнечик» на своих амортизирующих опорах больше похож на паука, но конструкторы в его способности совершать ближние полеты по баллистическим траекториям увидели сходство с другим насекомым.
Ратмиров по стропам взобрался наверх и стал понемногу затягивать парашют. Мне пришлось сначала улечься на него, чтобы подавить парусность, а затем подталкивать к аппарату.
Через час мы сделали перерыв. Ратмиров вернулся в аппарат и провел сеанс связи с «Кашалотом». Отдышавшись, я воспользовалась паузой и провела анализ воздуха. Кислорода 20 % Давление 0,6 атмосферы. Проделав бактериологический тест, я установила, что микрофауна третьего класса вредности, то есть практически безвредная. Ратмиров переоделся и вышел в легком скафандре без кислородной маски.
— Ты с ума сошел! — заорала я по радио. — Наглотаешься местных бактерий!
— При таком морозе они не страшны, — спокойно ответил Ратмиров.
Я не стала возражать. Мне бы тоже не мешало переодеться. Скафандр, приспособленный под мужскую анатомию, был неудобен и натер во многих местах. Еще час понадобился на укладку парашюта. Намаявшись и жутко устав, я с трудом вползла по трапу в шлюзовую камеру. Ратмиров остался прилаживать стальные крышки на парашютный отсек.
Я приняла душ и переоделась. Звуки возни, удары инструментов еще долго доносились через обшивку корабля и мешали мне уснуть.
Когда я проснулась, за бортом шел проливной дождь. Капли воды били по броне, иллюминаторы запотели, и через них ничего нельзя было разглядеть. Мне вспомнилась Земля, холодные осенние дожди и та особая осенняя тоска, что без видимых причин охватывает душу. Я оделась, стараясь не шуметь, приготовила завтрак.
Я пила кофе, смотрела на потоки воды за иллюминатором и думала о том, что нахожусь на планете, где можно дышать воздухом. где бывают дожди и падает снег, где есть моря и океан, и тоска по Земле еще больше охватила меня. Немного фантазии, и я переместилась на Землю, на ферму родителей. Утро, дождь, в такие дни отец на поле не спешит и подолгу спит. Казалось: вот скрипнет дверь, и он войдет.
Дверь не скрипнула, а с характерным завыванием электромоторов растворилась. Вошел Ратмиров, он зевнул, почесал грудь и сказал:
— Сегодня надо проверить дюзы и выровнять корабль.
— Выравнивать-то зачем?
Ратмиров сел, налил себе кофе, положил сахар — порций пять, не меньше — и пояснил:
— Нам предстоит баллистический старт. Нос лучше держать вертикально вверх. Выравнивать в полете — это лишние затраты топлива.
Я вздохнула: нарушение следует за нарушением.
— Ты хоть раз садился, не нарушая инструкции?
— Приходилось, — усмехнулся Ратмиров, — когда был курсантом.
— Я буду вынуждена доложить капитану о многочисленных нарушениях инструкции, с которыми была проведена посадка.
— Докажи, что были нарушения!
— А парашют?! — Я чуть не задохнулась от гнева.
— Парашют уложен в своем отсеке.
— А записи приборов?
Ратмиров флегматично отхлебнул кофе и добавил еще одну порцию сахара.
— Записи приборов снимаются только в случае аварии, а на расследование капитан не пойдет.
— Это почему?
— С капитаном я летаю уже пятый год. Кстати, этим приемчикам я научился у него, — и он положил еще одну порцию сахара в кофе.
— Прекрати жрать сахар, в конце концов! — не нашлась, что сказать, я и убрала коробку со стола.
Ратмиров криво усмехнулся.
Дождь продолжал лить. Я приготовила лучемет, газоанализатор, прикрепила к шлему камеру и захватила контейнер для образцов. Предусмотрительно я удалила из скафандра устройство для оправления малой нужды. Ратмиров иронично следил за моими приготовлениями, но промолчал.