— Слушаю, дружок, — кинул пренебрежительно, даже не оборачиваясь к собеседнику.
Дружок. Как шавке. Этакий хозяин всея Руси.
Володя не позволил себе злиться. Негромко и до приторности вежливо произнес:
— Юлия Иннокентьевна просила передать, что сегодня она не сможет.
В серых глазах промелькнули стальные сполохи, руки чуть крепче сжали руль.
— И завтра не сможет, я полагаю?
— И завтра. И послезавтра тоже.
Теперь стоп. Не зли вожака. Передай инициативу. Темные, чуть навыкате, глаза властно покосились на него. Второй раз за все время общения.
— А ты, Рембо, каким боком до нее пристроился?
Володя пожал плечами — без комментариев.
— Просто мальчик-передаст?
— Просто передаю…
— А иначе драться со мной будешь? Всю охрану мою повыкосишь? Бомбу в окно бросишь? Наглый ты или сверхнаглый? Чой-то совсем я в этой жизни перестал соображать…
— Я не наглый. Драться не буду. Я вообще-то не дерусь. Пожалуйста, не трогайте больше Юлию Иннокентьевну. И меня.
— Ладно, покинь помещение. Обратно, уж извиняйте, панычу, подбросыть не можу. Трясовица, едрит ее в дышло, заела на старости лет. Завтра на этом же месте поговорим. Не боись, один я буду.
Юлия удивленно вытаращилась на возвращающегося коллегу.
— И все?
— А ты чего ждала? Реслинга на пять персон?
— Да нет… Но как-то… Ну, добре. Пидемо, хлопчик, к мине до хати.
Знакомая, блин, лексика. Да и интонации узнаваемые. Но видно, в этой стае на такой мотив воют. Подпоем, куда деваться.
…Был кофе с коньяком в микроскопических чашечках. Немного классической музыки, немного полумрака. Нежный поцелуй на прощанье — с точно рассчитанным количеством теплоты. Волчица… Голову метелило и кружило.
На следующий день у ворот школы после первой смены замаячил темный «Сааб». Владимир сторожко скользнул к машине, перетек на сиденье, прислушался к себе. Вроде все чисто. Подстав он не учуял.
Автомобиль, тихо шурша, заехал в ближайший дворик, встал между двух замусоленных пятиэтажек. Серебристый мужик заглушил мотор, повернулся всем грузным корпусом к Володе, пристально ощупал глазами, хлопнул себя по ляжкам.
— Слушай, братка. Я не дурак. Сразу все точки расставим и разбежимся. За телку разговаривать не буду. С тобой разбираться не хочу. Честно и откровенно — я тебя боюсь.
Щелкнул «Зиппо», затянулся «Житаном».
— А боюсь я в жизни только одного — неизвестности. Так вот. Ты для меня величина неизвестная и потому — опасная. Я тебя проследил. До 30 августа прошлого года. Это — натуральное. Остальное все липа. Хорошая липа. А тебя нигде нет. Вообще нет. Ни мертвого, ни живого. Так в принципе не бывает. Но есть же, вот он ты. А кто ты? Что ты? Один герр Хер знает, потому что он вообще все на свете знает. Я этого прояснять не хочу. У меня своих заморочек хватает. А тут еще чужого дерьма на лопате подбрасывают. В чужую хренотень вляпаться не желаю. Если Юльку хочешь — забирай. Я еще найду. Курский вокзал, первый вагон. Но пусть она сначала долю мою вернет. Доля-то — моя. Следовательно, мне принадлежит. А ты проследишь на досуге, чтобы баба не фордыбачила. А я тебя за это не копаю и фамилию, имя, отчество твои забываю.
— Какая доля?
— Сто тысяч… У.е. Уел? За долю — поцапаемся, а за стервянку эту — да ну ее наконец!.. И просеки фишку, как мой внучек, красотулечка моя, говорит: она тебя, лоханца, подставляет, не я. Ты уж за правду-матку звиняй меня, хлопче. Небий только диду по морде. Сапохамы.
— Какая доля? Какая?! — Юлия рыдала громко, навзрыд, не вытирая ручьями бегущих крупных светлых слез.
Пожалуй, все же чересчур громко.
— Врет он все, гадина паршивая! Волк позорный! На понт тебя берет! А ты всему и веришь! Откуда у меня такие деньги? Ну, скажи, откуда? Я же училка простая!..
Он неслышно взял ее руки в свои, присел рядом на певучий диван, заглянул глубоко-глубоко в мгновенно пересохшие лживые глаза и заговорил тихо, размеренно, проникновенно.
Голос его, казалось, лился в самую душу, выворачивая все тайнички наизнанку. Не прошли даром месяцы изнуряющего психотренинга и годы соответствующей практики. Володя умел вызывать страх, ужас, панику, доверие, веселье; наверняка, дружеское расположение и, возможно, любовь. Тренировка гормональной системы, немного феромонов, четко отработанные жесты и мимика. Он мог подчинить себе волю человека. Мог проникнуть в область бессознательных импульсов и образов (все эти враки про чтение мыслей вызывали у него лишь приступ смеха). Правда, последнее время он всем этим почти не пользовался, стараясь походить на обыкновенного человека.
Юлия начала тихонько покачиваться взад-вперед, зрачки ее расширились. Она не могла отвести чуть испуганного взгляда с шевелящихся перед нею красиво очерченных жестких губ:
— Юля, успокойся, расслабься. Слушай меня, только меня. Мне нужна правда. Ты скажешь мне правду. Ты брала деньги?
Губы девушки шевельнулись против ее желания, разлепились нехотя:
— Б… б… брала.
— Зачем?
Она посмотрела на него, как на кретина-ученика.
— Как — зачем? А жить-то на что? На зарплату учительскую? Я жить хочу! Понимаешь, ты! Жить! — взвыла Юлия срывающимся на визг голосом. — А не существовать от пенсии до пенсии! Я мир хочу посмотреть! Что я в этой жизни видела? Морды эти уродские? Я в Париже хочу жить. Лондон, Рим посмотреть. Не на картинках, наяву!..
Отчасти он ее понимал. Но девочка ввязалась в опасные игры. Очень опасные. Лучше их сразу прекратить. Раз и навсегда. Пока еще можно по-хорошему, без последствий.
— Юля, — как можно мягче и душевней заговорил Володя. — Это не твои деньги. Их надо вернуть.
— Да-да, — словно стряхивая некую тяжесть с души, почти обрадованно заговорила молодая женщина. — Их надо вернуть. Но как? — вдруг забеспокоилась она. — Они же не здесь. Их невозможно достать.
— Ты их потратила?
— Не все. Большую часть вложила в бизнес, в разные предприятия. Через адвокатскую контору в Швеции. Они уже крутятся. Это капитал. Дело. Проценты на годы, на годы жизни.
М-да. Девочка-то не такая уж и наивная.
— Зачем ОН тебе? Зачем? — словно выползая из кошмарного сна, быстро спросила Юлия. — Почему ты о нем думаешь, а не обо мне? Хочешь, поехали со мной! Да, поехали! Ты сильный, сильнее этих… Мы спрячемся, никто не найдет.
Он снова рассмеялся своим пугающим смехом, выставляя острый кадык.
— Юля, за такие деньги найдут везде. Спокойно жить ты не будешь никогда. А скрываться всю жизнь, быть все время в тени… ты не сможешь. Не тот характер.
— Что же делать? Он меня убьет, да?
Легко надавил ей на глазные яблоки, закрывая веки, уложил на диван, укрыл пледом.
— Спи. Я что-нибудь придумаю.
Серая тень скользнула мимо ворот ярко освещенного в ночи загородного особняка. Метнулась к неприметной металлической дверце в густых кустах, откуда хозяин выпускал обычно своих девиц. Сегодня девицы еще не ушли, дверь была обесточена. Можно легко пробраться внутрь, имея дубликаты ключей.
Камеры… Крупный серый зверь на брюхе подобрался к мусорному бачку, загремел крышкой. Караульные собаки взла-яли было коротко на непрошеного гостя и разбежались, поскуливая по-щенячьи, со вздыбленной шерстью. Хриплое, грозное, на грани слышимости, ворчанье быстро остудило их боевой пыл.
Хронометраж передвижения охраны. Вот они все, как на ладони. Здоровые, сытые, громко смеются, курят, переговариваются. Спасибо хозяину — дурачков нанял. Сегодня убивать никого не придется.
Скользнуть в полуподвальное кухонное окно. Повара в такую теплынь не стали закрывать фрамугу на ночь.
Подобные наводки им давали в его прошлой жизни на случай непредвиденных обстоятельств. 1де можно взять валюту: марки, фунты, доллары. Где оружие и новые документы. Все планы, коды доступа, системы охраны вбивались в память намертво.
Разумеется, это был огромный риск. Он мог засветиться перед теми, кого так тщательно избегал. Любое подобное местечко было на примете, за ним велось как минимум двойное наблюдение. Обычных людей он не боялся. Но если засекут свои… об этом думать сейчас не хотелось.