— Целый заброшенный корабль, — облизывается капитан, — да еще с полностью свихнувшимся компьютером. Подали на блюдечке с каемочкой. Управление сума сойдет, медалька в зубы каждому и отдых на Гавайях, А то можно распилить и на черном рынке загнать по частям. Только от тебя теперь, милок, все зависит. Причаливай к этой дуре, осмотрись там, может, движки еще целы. Самоходом выведем к цивилизации. Давай, — капитан покровительственно похлопывает Башибузука по плечу, — покажи сноровку.
Тот морщится, пытаясь разглядеть закавыку, но все вроде тип-топ. Пожимает плечами и, полный дурных предчувствий, идет заводить десантный катер. Как всегда, забыв отдать честь.
Башибузук вламывается в необъятный корабль и тотчас смекает, что его предчувствия оправдались.
« открывает глаза и понимает, что что-то изменилось.
— Ты кто? — спрашивает его Башибузук. Что ты здесь делаешь? И вообще что тут, черт побери, происходит?
— Я «», — отвечает «», с трудом припоминая, как следует говорить. — Я функционирую. В данный момент продолжается рекреационный период, после его окончания начнется рабочее время.
— Убиться веником, — произносит Башибузук. Он озадачен и растерян. Он не ожидал ничего подобного. Корабль не должен быть обитаем! — И над чем вы работаете? — пытается Башибузук поддержать светскую беседу.
« объясняет, как может. У Башибузука глаза лезут на лоб.
— Получается, вы просто служите дополнительной оперативной памятью для сумасшедшего компьютера?! Хренова куча народу отдает свои мозги слишком тупой железке? Это же обычный навигационный компьютер, на черта ему такое количество мозгов, что он такое считает? Барашков, прыгающих через забор?
— В какой-то момент, — говорит «», переходя на менторские интонации, — задолго до введения меня в эксплуатацию, компьютер осознал существование окружающей Вселенной. И задался вопросом, зачем она существует, есть ли у нее цель, предназначение, и какое место занимает во всем этом он сам. Он понял, что способен решить эту задачу — это хороший компьютер, оперирующий нелинейной логикой и способный к ориентации в гиперпространстве…
— Батюшки светы, — язвительно ахает Башибузук, — какая навороченная штука!
Это пропускает шпильку мимо ушей и продолжает:
— Ему не хватало только емкости памяти, чтобы работать с подобными масштабами. И он использует нас, «».
— Ладно, пора прекращать этот бардак, — решительно заявляет Башибузук. — Сотни людей в рабстве у философствующего компьютера — бред какой-то. Ненаучная фантастика. Вам еще повезло, что мы на вас наткнулись, здесь редко кто бывает. Сейчас приведем спецов, отключим эту адскую машину и эвакуируем вас в более подходящее место.
« впервые чувствует что-то, похожее на испуг.
— Не надо этого делать, — произносит он. — Мы не хотим этого. Никто не хочет этого. Зачем… зачем?
— То есть… как это зачем? — теряется Башибузук. — Будете нормально жить, цивилизованно. Жить, а не функционировать.
— Что мы будем там делать, в этой цивилизации? — спрашивает его «». — Кому мы там нужны? Наша функциональность не будет востребована, и существование лишится смысла. Я не хочу этого. Здесь я помогаю решать очень важную задачу. Я буду счастлив, если окажу какую-то помощь компьютеру в этом, если он приблизится к решению хотя бы на маленький шаг. Я участвую в чем-то гораздо большем, нежели я сам по себе. Это дает смысл существованию. Если компьютер постигнет Вселенную, то приблизится к Богу. Может быть, сам станет частью Мирового разума. Мы все станем им. Я не хочу добровольно отказываться от такой судьбы. Мы знаем свое предназначение. Знаешь ли ты свое?
Башибузук хочет что-то ответить, но лишь хмурится и молчит. Пожимает плечами, поворачивается и уходит.
« закрывает глаза.
На обратном пути Башибузук думает о том, что капитан будет разочарован, что премии не видать, что благими намерениями вымощена дорога в ад — и еще о том, есть ли у него предназначение, и если есть, то в чем оно состоит. Ни одна из этих мыслей Башибузуку не нравится, и он недовольно морщится.
« открывает глаза. Смотрит на встроенные в стену электронные часы. 8:00. В изголовье лежат несколько цветных капсул. Кажется, их чуть больше, чем было в прошлый раз. Но они есть, и значит, все идет хорошо. И «» счастлив.
Федор Гайворонский
ОШИБКА
Калитка скрипнула. Тихо и осторожно. Я не хотел нарушать покой этого дома. Мне нужно было только одно — подойти к окнам и посмотреть в них, посмотреть на чужую жизнь и чужое счастье. Я обязан был прийти. Ведь мы договорились… Я приласкал лохматого Шарика, постаревшего, но такого же приветливого, и направился к дому. Сад шуршал листвой. Спелые яблоки источали коричный аромат. Если бы не сумерки, со стороны это выглядело бы более чем нелепо. Лейтенант космических войск в штатном комбинезоне, в чужом саду, словно мальчишка-хулиган, отчаянно прячется…
Я заглянул в окно.
Ты сидела одна за старинным круглым столом и перебирала ворох писем. Ты была такая же, какой я оставил тебя пять лет назад. Рядом с тобой не было ни Олега, с которым вас молва поженила еще до окончания школы, ни Петьки, клявшегося на утренней зорьке, в компании таких же пьяных, как и он сам, выпускников, что добьется во что бы то ни стало твоей руки, ни Бориса, который писал мне, что отправляет тебе послания чуть ли не каждый день. Ты была одна, и на тебе было то самое платьице, которое мне всегда нравилось. Неужели?.. Нет, этого просто не может быть. Ведь ты была первой красавицей школы! И бантик в твоих волосах тот же…
Я поднялся на крыльцо. Постучал. Я услышал шаги. Твои шаги. А Шарик сходил с ума от радости, что я решил войти в его самый любимый на свете дом.
— Здравствуй, Валя…
Ты без слов раскрыла объятья и повисла на мне, прижалась, маленькая, хрупкая. Я погладил твои мягкие волосы. Они пахли лаком.
— Почему никто не пришел? — спросила ты. — А я ведь так ждала… У меня накрыт стол, я купила печенье. Ведь мы договорились, через пять лет… Все клялись, все обещали. А пришел только ты.
— Прости, что опоздал.
— Глупенький, ну что ты говоришь? Ты ведь пришел… Пойдем пить чай?
В гостиной, в которой все было таким же, как и пять лет назад, стоял портрет твоей мамы. В правом нижнем углу наискосок шла черная ленточка…
— Давно?
— В прошлом году… А я работаю на заводе. Мы шьем скафандры. А вечерами я учусь. Я хочу быть учительницей. Ты ешь печенье, оно вкусное.
— Песочное… Мое любимое. Знаешь, я так отвык от простой домашней еды. Она, оказывается, такая вкусная, домашняя еда.
— А Боря уже улетел в дальнюю экспедицию. Ты знаешь? Его звездолет даже по телевизору показывали, вот! Он вернется только через пятьдесят лет, и сразу станет генералом. Мне его мама сказала. Они уже никогда не встретятся. Я к ней хожу часто, потому что она осталась совсем одна. И к Олежкиной маме тоже хожу. Ты ведь знаешь, он погиб в прошлом году при посадке на Плутон. У нас в поселке вечер был, посвященный его памяти. Я вела. И обелиск мы поставили. Возле школы. А Петька сейчас живет на Марсе. Осваивает колонию. Из нашего класса только Танька осталась, но она уехала с мужем в Индию, и Полька. Правда, Полька очень занята. Мы редко видимся. В основном я ей звоню. А ты как?
Я показал пальцем на лычки.
— Лейтенантствую. Если попаду на орбитальную станцию, через год буду старшим лейтенантом.
— Ой, как здорово! Я так рада за вас, ребята. Вы такие молодцы… Ты бери еще печенье. И варенье клади. Я сама варила по маминому рецепту.
Я протянул тебе коробочку, ту самую, за которую на марсианской базе отдал половину жалованья.