Но чаша терпения переполнилась немного позже. Донельзя раздраженный Сергей, планируя починку шкафа, устало опустился в кресло и тут же вскочил, получив болезненный укол. Где-то на сиденье пряталась иголка. Ни визуально, ни тактильно ее обнаружить не удалось.
Тогда Сергей решил отодвинуть кресло: а вдруг иголка проскочила сквозь обивку и теперь лежит на полу? И увидел…
— Тихон!!!
Если отец ТАК кричит — крупные неприятности не за горами. Притихший Тихон торопливо протопал в зал.
— Что ЭТО?
Надо же! Он не ожидал, что ободранный кусок стены будет так быстро обнаружен. Теперь главное — молчать. Иначе придется рассказать еще и про царапину над диванной спинкой.
Сергей целую минуту с молчаливым гневом разглядывал потупившегося сына. Потом вздохнул и пошел за ремнем.
Ира вернулась поздно, когда Тихон уже спал. Сергей вкратце рассказал ей обо всех напастях.
— И что, шкаф сильно сломан?
— Да нет, я уже починил. Перекрутил винты, все подклеил… Ах да, он еще книжки склеил.
— Как?!
— Между собой. Представь себе, разгружаю полки, берусь за книжку — а она ни в какую. Хорошо, что обложки ламинированные: клей их плохо держит. А так бы пришлось читать томик в полметра толщиной.
Они посмеялись. Ира вдруг спросила:
— Слушай, а ты деревья сажал?
— В смысле?
— Ну, когда-нибудь, например, в детстве — деревья сажал?
— У бабушки в селе. Грушу и два тополя. А что?
— Да вот вспомнила… Дерево ты посадил, дом построил, осталось сына вырастить.
— Знаешь, — Сергей немного сдвинул брови, — боюсь, теперь мне придется чаще использовать ремень.
— Он того заслуживает.
Оба посмотрели в сторону детской.
— А дом-то я не сам построил, в смысле не один, — Сергей усмехнулся. — Нет, в нашей-то квартире все стены мои. Я ведь уже тогда знал, где жить буду. А вообще мы ввосьмером его клали. Так что на меня всего десятка полтора квартир приходится.
— А если все квартиры во всех домах посчитать?
— Твоя правда. И все равно, — Сергей вздохнул, — когда для себя строишь — душу вкладываешь. А когда для зарплаты — вечно торопишься, порой такое… тяп-ляп выходит.
— Тяп-ляп ты мой, — Ира ласково положила руку Сергею на шею. — Пойдем-ка спать.
— Удалось, — дом радовался, как ребенок. — Теперь целую неделю будем жить спокойно.
Шкаф умилился такому простодушию.
— А что ты скажешь, — осторожно начал он, — если через неделю мы повторим? У тебя ведь есть еще интересные мысли? Вроде той, с реле?
— Есть, но совсем мало.
— Ничего, — утешил шкаф, — у меня на двоих хватит. Здесь главное не переусердствовать.
— Так это что получается? Выходит, что мы теперь будем его воспитывать?
— Вроде того.
Они немного помолчали. Дом предвкушал будущее, свободное от ежедневного риска и напряжения. Шкаф обдумывал только что услышанный диалог. Если он все правильно понял, многое становится ясным: кто дает домам жизнь, почему железобетонные громады-соседи не отвечают на приветствия и как так вышло, что немногочисленные случайные телефонные собеседники все как на подбор оказались кирпичными домами.
— Знаешь, — задумчиво скрипнул полкой шкаф, — у людей так принято.
— Как?
— Когда родителей нет дома, старшие братья присматривают за младшими…
Алла Гореликова
ЮБИЛЕЙ
О Юбилее начали говорить давно. По-моему, еще до выборов Мэра. Ну да, наш всенародно любимый Мэр пошел на второй срок в основном благодаря обещаниям отметить юбилейный День Города так, что всему миру завидно станет. Раздразнил у людей любопытство, на нем и выехал. Это не мои слова, папины. Папа на выборы не ходит. Говорит, все они одна компания и хрен редьки не слаще. Но я не о том. После выборов Мэр взялся выполнять обещание. Да как взялся! Очень скоро народ только и делал, что ждал обещанного Юбилея, обменивался слухами о подготовке Юбилея, строил планы на Юбилей… Нет, я тоже ждала с нетерпением, но не настолько же! В Сети невозможно стало найти местечко, где не мелькало бы: Юбилей, Мэр, ВВЦ, Арбат, «Большая Шляпа», карнавал, Мэр, Юбилей… скукота! Где-то за неделю напряжение достигло предела; никто уж и не говорил ни о чем другом… и я тоже стала считать оставшиеся дни и строить планы. Но ведь жизнь всегда найдет, как испортить человеку праздник. За день до начала, всего за день, родители укатили в командировку. В командировку! Какая, спрашивается, командировка может быть за день до Юбилея?! Я даже разревелась. Кто другой был бы счастлив, я знаю: ничего себе, провести три дня Юбилея без присмотра! Но я, к собственному великому стыду, существо совершенно домашнее. Мне мало всех миров Сети и всех друзей в ней, мне надо, чтобы кто-то был рядом, кто-то живой, настоящий, кто не боится быть с тобой таким, каков он есть, без обработки Мастером Образа. А таких, думаете, много? Только родители. Да еще Миша. Но у него, наверное, свои планы. Иначе он, конечно, позвонил бы мне. У всех нормальных людей давно, конечно, определилась компания на праздник, одна я. Не, а что я? Хуже прочих? Вот включу сейчас новости…
А ведь праздник, по сути, начался уже сегодня. В новостях только о нем и шумели, на всех каналах, и кто там только не выступал! Мэр и Президент, жена Мэра и жена Президента, секретарь-референт Мэра и пресс-секретарь Президента, Министр культуры и Главный архитектор… и куча других людей, более или менее популярных. И все они говорили об одном. Каждый на свой лад превозносил прекрасный город, древний и вечно юный, бестолково-шумный и приветливый, заманчиво многообразный… и так далее, и тому подобное. Мне быстро стало скучно, но не выключать же? В тишине лучше не станет.
Он позвонил. Не в Сети — в дверь! Он протянул мне огромный, пахучий, совершенно необыкновенный букет и спросил:
— Что это с тобой? Ревела?
Я могла только кивнуть, мне и глаза-то на него поднять стыдно было — что он обо мне подумает?! — и я спрятала пылающее лицо в пурпурно-золотую роскошь, названия которой не знала. Мише, страшно сказать, двадцать лет, через месяц он собирается защищать диплом, и каждый раз, когда он приходит, я удивляюсь — ну что он во мне нашел?! И я каждый раз благодарю судьбу за это чудо, и я молюсь Богу, которого, говорят, нет, чтобы замечательный парень Миша как можно дольше не встречал ту прекрасную взрослую девушку, на которой он захочет жениться. Потому что я хоть и желаю ему счастья всей душой, но в тот радостный для него день стану очень, очень несчастна…
— Твои — дома?
Я чуть опять не разревелась. И он все понял, представьте, он моментально все понимает, мне уж пора бы привыкнуть, но к такому разве привыкнешь?.. Он выволок меня из дома и повел в кафе. За два квартала от нас — замечательное кафе-автомат, там кофе и мороженое, и столики на двоих, и высоченные тополя, засыпающие щекочущим нос пухом редких посетителей. И что интересно, до знакомства с Мишей я ни разу там не была, это он привел меня туда, а ведь он живет на другом конце города!
Лучшего успокоительного, чем мороженое, просто нет, что бы там фармацевты ни болтали в своей рекламе. А из мороженого лучшее — сливочный пломбир, это классика, а против классики, как говорится, не попрешь. Я спросила:
— Как называются твои цветы? Я таких никогда не видела.
Миша хитро улыбнулся и ответил:
— Хризантемы.
Я чуть пломбиром не подавилась:
— Врешь ты, Мишка! Будто уж я хризантем не знаю!
— Ну, не совсем хризантемы. Генотип слегка подправлен. Но другого названия для них пока не придумали.
— Ой… Так это ты сделал? К диплому?
— Диплом у меня по сапфировым лисам. А хризантемы — для тебя, Ляля. Я зайду за тобой завтра. Это будет лучший праздник в твоей жизни, обещаю!
Назавтра, прямо за завтраком, я отправилась в Сеть. Я почти никогда не гуляю в Сети одна, что-то во мне впадает в панику при одной мысли об этом; но ведь скоро придет Миша. Мне ужасно хотелось угадать, куда он меня пригласит; с ним, конечно, не угадаешь, но думать об этом так интересно…