Конечно, все каналы новостей транслировали Юбилей. Странно, если было бы иначе — такой праздник, ведь не все могут участвовать вживую. Есть на свете и немощные старики, и прикованные к постели больные, и иногородние — столица не резиновая, всех желающих принять не сможет; но есть и Сеть, и без праздника не останется никто.
Я чуть не забыла о заглушке, так замечталась; спохватилась в последний момент, когда реальность праздника начала приобретать опасную глубину, заслонять привычную гавань квартиры, подавлять ее… Еще чуть-чуть — и отправилась бы на Юбилей одна, что потом бы Мише сказала? А так, с заглушкой, можно просто подглядывать — чем я и занялась с большим удовольствием.
Голубое небо, зеленый корт. Азартные вопли болельщиков. Голоногие дылды как на подбор, с трещотками, в золотых, третий номер, лифчиках и фетровых шляпах устаревшего двести лет назад фасона — группа поддержки на западный манер. Волевое, в меру загорелое, сексапильное лицо вице-спикера с наливающимся на скуле синяком — пропустил удар. «Я рассчитываю встретиться с господином канцлером в финале, и уж тогда посмотрим, кто кого!» Свист и хохот на трибунах, трещотки, трехцветные зонтики над веселыми лоточницами — знаменитая на весь мир «Большая Шляпа». Миша не смотрит спорт. Переключаю.
Клетчатая кепка, круглый красный нос, исторический булыжник под ногами. Голубые ели на заднем плане, гроздья рвущихся ввысь разноцветных, ярких, блестящих шариков. Василий Блаженный облеплен детворой, Микки-Маус раздает кока-колу. Ненавижу колу.
Переключаю.
Звонок.
Бегу открывать.
— Привет, как настроение?
Я ничего не отвечаю, только улыбаюсь, и не хочу, а улыбаюсь, все шире и шире, ой, стыдоба…
Миша обнимает меня за плечи, из комнаты слышны взрывы, я вздрагиваю.
— Куликовскую битву смотришь?
— Не знаю… я так, щелкаю.
От пальбы закладывает уши, я мчусь в комнату и, не глядя, переключаю.
— Это что, вот завтра немецкое наступление во всей красе.
— Шутишь?
— Серьезно. В новостях рекламу дали.
Миша смотрит мимо меня, я оглядываюсь и восхищенно обмираю — на Арбате уже начинается карнавал. Вот куда я хочу!
Я спрашиваю:
— Миш, а куда мы пойдем?
— А куда ты хочешь?
— Честно?
Он улыбается и кивает, я бы жизнь отдала за его улыбку, скажи он после: «Я подожду, когда тебе исполнится восемнадцать»… Нет, не надо мне об этом думать! Ему тогда будет двадцать три, а в двадцать три все нормальные люди уже, наверное, давно женаты.
— Куда ты поведешь, туда и хочу.
— Тогда выключай. Мой сюрприз ждет внизу. Хочешь прокатиться на настоящем велосипеде?
— Ты раздобыл велосипед?! — С ума сойти, он бы еще живую лошадь приволок! — И что, он способен ехать?
— Еще как способен.
Кажется мне, что он меня разыгрывает… Велосипед, ха!
— И ты всерьез думаешь, что сегодня можно раскатывать по Москве на какой-то там древней технике? Нет, успех тебе, конечно, обеспечен, но ведь наедешь на какого-нибудь ротозея.
— Лялька, — Миша хохочет, — да ты сначала высунь нос наружу!
— Ну, пошли! — Я думаю, когда мы выйдем, никакого антикварного транспорта там и в помине не окажется, и мы посмеемся над идеей удержаться на двух колесах в праздничной толпе и пойдем…
— Вот! — Миша хлопнул ладонью по нелепо крохотному сиденью — Спорим, забоишься на раме ехать?
Я растерянно оглядываю до странности просторный двор:
— А люди где?
— А ты как думаешь? Юбилей же, Лялька!
Действительно, спохватываюсь я, что сегодня интересного на обычной улице? Вот на Арбате весело и шумно, и велосипед, наверное, пройдет на ура.
— Ладно, Миша, я согласна взгромоздиться на эту ненадежную штуковину, но с тебя двойной пломбир на Арбате.
— Обязательно, Лялька! С орехами и шоколадом!
И мы едем, и мне сначала становится жутко, а потом весело, и сладко замирает сердце, и ласковый ветер, и простор совершенно пустых улиц…
— Мих-Мих! Здорово!
Мы останавливаемся, и я растерянно хлопаю глазами: более странную компанию разве что в кино увидишь. Парень — копия Антаресский Охотник из «Нашествия», это ж сколько возился с гримом?! Другой — словно из старинного вестерна, какой-нибудь Чингачгук или Виннету. Девчонка помладше меня, с золотистыми косичками, одета, как Бекки в «Томе Сойере». И все… на коньках? Мне захотелось протереть глаза.
— Мих, твоя девушка никогда роллеров не видела?
А, ролики… Что-что? «Твоя девушка»? Так, оставим в покое глаза, пора прочистить уши!
— Это Ляля. Она и на велосипед сегодня первый раз в жизни села, зато у нее все впереди. Ляля, эти обормоты — мои хорошие друзья.
— Антон, — Чингачгук крепко пожал мне руку, и мое ощущение реальности окончательно уехало куда-то.
— Игорь. — Охотник отдал честь и широко улыбнулся. — А это Светланка. Вы куда?
— На Арбат.
— Мы тоже, — Игорь легонько дернул Светланку за косичку. — Хочу показать ребенку суровую правду жизни. Ely что, на скорость до почты?
— Давай. Лялька, держись!
И ласковый ветер, и смех, и дыхание Миши — совсем рядом… «Твоя девушка»! Мне уже не хочется на карнавал, там шумно и людно, я хочу, чтобы так все и оставалось — пустые улицы и мы. Антон обгоняет нас и кричит:
— Нравится, Ляля? Сегодня обзор — на сотню гигабайт!
— Нравится! — Я смеюсь, я никогда еще не знакомилась так легко. — Очень нравится!
— Ты когда-нибудь отвыкнешь от сленга? — строго спрашивает Миша. — Обещал же!
— Мих-Мих, да разве это сленг! Так, отдельные биты!
Мы подкатываем к почте, и я от счастья, кажется, на седьмом небе, мне уже абсолютно все равно, что происходит вокруг, потому что Миша снимает меня с рамы и не сразу отпускает… а вдруг он все же решит подождать три года? Растерянный Светланкин голосок возвращает меня на землю:
— А карнавал?
И правда, спохватываюсь я, здесь уже Арбат, здесь сейчас должны плясать медведи и скоморохи, и всякие там крестьянки в огромных цветастых шалях, растрепанные чумазые ведьмочки, параллельно-марсианские долгоносики, музыка, мороженое…
— Эх вы, дети! — Игорь снимает ролики, помогает переобуться Светланке. — Юбилей же! Кого на улицу вытащишь, когда все развлечения в Сети?
— Дешево, — добавляет Антон, — гарантия хорошей погоды, никаких беспорядков и полный контроль над ситуацией.
Миша подмигивает мне:
— Сразу видно будущего социолога. Нy что, погуляем по настоящему Арбату?
Я оглядываюсь: голубое небо в густых штрихах перистых облаков, слепые зеркальные окна Нового Арбата, идеальная мостовая, привыкшая к посольским лимузинам и интуристовским автобусам… да есть ли они на белом свете, послы и интуристы? Велосипед и три пары роликов. Абсолютная тишина. Словно мой город вымер в одночасье.
— Ты была здесь когда-нибудь? По-настоящему, не в Сети?
— Нет…
Неровный тротуар Старого Арбата, с зияющими там и тут прорехами в недавно отреставрированной, судя по новостям, плитке, — теперь ясно, почему мои новые знакомцы сняли ролики! — дает совершенно особый звук. Наши тихие, вразнобой, шаги отдаются многократным эхом, эхо мечется меж двух сплошных стен псевдоисторических фасадов, не находя выхода, и подчеркнутая им тишина кажется глубже и значительней. И я так ясно представляю, как сидят в комфортабельных современных апартаментах, в подключенных к терминалам креслах бесчувственные тела, пока души веселятся в Сети, празднуя долгожданный Юбилей… и кажется мне, что по самой знаменитой, стократ воспетой улице древней столицы идут ее последние живые жители…
Рисунки Виктора ДУНЬКО
ТЕХНИКА-МОЛОДЕЖИ 10 2004